— Вот как? — сказал Стекляшничек. — Вот как? Значит, это я виноват в том, что ты несчастлив? Такова, значит, благодарность за мои благодеяния? Кто велел тебе задумывать такие глупые желания? Ты хотел стать стекловаром и не знал, куда сбывать стекло? Разве я не говорил тебе, что в желаниях надо быть осмотрительней? Ума-разума — вот чего, Петер, тебе не хватало.
— Что значит ума-разума?! — воскликнул тот. — Я малый неглупый, не глупее других, и я докажу тебе это, Стекляшник! — С этими словами он грубо схватил маленького человечка за шиворот и заорал: — Попался, старичок-лесовичок?! Теперь я назову третье свое желание, и ты его выполнишь. Не сходя с места, я требую дважды по сто тысяч талеров, и дом, и… ай! — закричал он и задергал рукой, потому что лесовичок превратился в раскаленное стекло и обжег ему руку искрами пламени. А человечка больше не было видно.
Еще много дней распухшая рука напоминала Петеру о его неблагодарности и глупости. Но потом он заглушил свою совесть и сказал:
— Если даже продадут стекловарню и все прочее, у меня все-таки останется толстяк Эцехиль. Пока у него по воскресеньям есть деньги, у меня они тоже непременно будут.
Правильно, Петер! Ну а если у него их не станет? Так оно однажды и вышло, и это был неслыханный в арифметике случай. Как-то в воскресенье он подъехал к трактиру, люди высунулись из окон, и кто-то сказал: «Вот и Петер-игрок!», другой подхватил: «Да, Император от танцев, богач-стекловар», а третий покачал головой и сказал: «На богатстве можно поставить крест, ходят всякие толки об его долгах, а в городе один человек сказал, что окружной начальник, того и гляди, опишет его добро». Тем временем богач Петер чинно и важно поздоровался с гостями, стоявшими у окон, слез с повозки и крикнул:
— Добрый вечер, славный хозяин! Что, толстяк Эцехиль уже здесь?
И низкий голос ответил:
— Входи, Петер! Твое место тебя ждет, а мы уже засели за карты.
Петер Мунк вошел в трактир, сразу полез в карман и понял, что Эцехиль хорошенько запасся, потому что его, Петера, карман был битком набит деньгами.
Он подсел к сидевшим за столом и стал играть. Он то выигрывал, то проигрывал, и так они играли до тех пор, пока другие честные люди не пошли с наступлением темноты по домам. Потом они играли при свечах, пока два других игрока не сказали: «Довольно, пора домой к жене и детям». Но Петер-игрок стал убеждать толстяка Эцехиля остаться. Тот долго не соглашался, но наконец воскликнул:
