— Как ты сюда попал, Сидор? — невольно переходя на шепот, спросил Гурмаев.
— Поговорить надо…
— О чем же, Сидор?
— О Дубровском…
Тут с человеком, похожим на Ширинкина, произошло что-то странное. Он заволновался, замахал руками, в его глазах мелькнул испуг, и, уткнувшись носом в душегрейку профессора, он глухо зарыдал.
— Что ты. Сидор, что, голубчик, — гладил его Гурмаев по голове. — Разве беда какая?
— Беда, ой, беда, — запричитал Ширинкин.
— С кем же беда. Сидор?
— С Дубровским…
— Ты какого, Сидор, Дубровского имеешь в виду? Того толстого из Заготпушнины, что к тебе по вторникам ходит?
Мозолист поднял на профессора испуганный взор.
— Да хрен с ним что будет. Он здоров, как мерин.
— Какого же тогда Дубровского?
— Известно, какого, — Александра Сергеевича Пушкина. Его творенье!
— Так, так, так… — задумчиво говорил Гурмаев, следя за секундной стрелкой. — Пульс у тебя нормальный, разве что самую малость учащен. Переутомился ты, Сидор, отдохнуть тебе надо.
Но Ширинкину эти профессоровы слова почему-то не понравились. Он вырвал руку, которую поглаживал Гурмаев.
— Что ты мне пульс считаешь? Ты лучше денежки свои посчитай! Сколько за «Дубровского» отвалил?
— Ты, верно, хочешь спросить, сколько я за рукопись «Дубровского» уплатил?
— Ну да, да… Дошло, наконец. Сколько с вас сорвал этот прощелыга? — кипятился Ширинкин. — Я ему руки обломаю… Я его бритвой, негодяя…
— Ах, ах… — вздыхал Гурмаев. — Да что же ты его ругаешь, Сидор? Разве «Дубровский» не стоит того, что уплачено?
Смотреть надо было! — кричал Ширинкин, от волнения переходя на «ты», чего раньше никогда не позволял. — Заладил: Дубровский, Дубровский, Дубровский Ему липу всучили, а он и рад…
— Почему же липу? — обиделся профессор.
— А потому! Разве я «Дубровского» не знаю? Наизусть помню от первой до последней строчечки…
«Весь дом был в движении, слуги бегали, девки суетились, в сарае кучера закладывали карету, на дворе толпился народ, — с чувством декламировал мозолист. — В уборной барышни, перед зеркалом — дама, окруженная служанками, убирала бледную, неподвижную Марью Кириловну…
— Скоро ли? — раздался у дверей голос Кирила Петровича.
— Невеста готова, — сказала дама Кирилу Петровичу, — прикажите садиться в карету.
— С Богом, — отвечал Кирила Петрович и, взяв со стола образ: — Подойди ко мне. Маша, — сказал он тронутым голосом, — благословляю тебя…
Бледная девушка упала ему в ноги и зарыдала.
— Папенька, папенька…
По лицу Ширинкина текли крупные мутные слезы.
