Еще с вечера он был голоден, а утром в животе прямо волки зубами щелкали. До города оставалось два-три километра, с одной стороны дороги, незаметно превращающейся в проспект, уже стояли здания… Вдруг поперек дороги бросилось с полсотни парней в темно-синих костюмах, все с пирожками в зубах. На ходу парни бросали пирожки в сторону мусорной урны, но мало кто попал. Зазвенел звонок, и парни скрылись в доме с вывеской: «Техникум гражданской авиации». Саломатин огляделся — вокруг никого — и торопливо поднял с земли два жирных, еще теплых пирожка с ливером. Они были едва надкушены. Саломатин аккуратно отряхнул их, но песок все равно хрустел на зубах. Впрочем, вкуса начинки это не портило.
Пройдя еще метров двести, он заметил в траве у кювета огрызок ливерной колбасы. Везло ему в то утро на ливер! Он отрезал ножом обкусанную часть и сжевал колбасу. Рядом с огрызком в траве валялись скелет селедки и бутылка из-под «Яблочного». Это и натолкнуло Саломатина на плодотворную мысль. Он припомнил, где случалось ему видеть любителей выпить на свежем воздухе, и торопливо зашагал к бульварам.
На Амурском бульваре поживиться было нечем, но на Уссурийском, возле стоящих в тени кустов скамеек, в нескольких местах попалось съестное. В одном месте лежал почти не тронутый ломоть кеты или горбуши. Саломатин наклонился за ним, но его яростно отпихнули и обматерили. Он остолбенел, не понимая, что случилось. Оказалось, какой-то дедок увидел в нем конкурента. Дедок поднял брошенные лососевладельцами две бутылки и ушел, злобно бурча. Саломатин вытер холодный пот и поднял рыбу. Невдалеке нашелся и кусок обветренного, подсохшего хлеба. Захотелось пить. Он напился из колонки по пути к пляжу. Да, это жизнь! Каждый час, каждый миг чувствовать, что твое ничем не гарантированное, никаким законом не заслоненное от холода, голода и прочих лишений существование длится! Каждый миг чувствовать всей кожей, что живешь, — это же мало кто испытал!
Так прошло почти все лето. Он изучил все места в городе, где можно найти «подножный корм», привык не болеть после десяти километров под ливнем и ночевки в непросохшем костюме на сквозняке, привык дни напролет молчать.
И тут ему встретился друг.
Саломатин прочно обжился в аэропорту. Он уже сам просыпался за три минуты до того, как уборщицы включат свои «шарманки», уже завел себе маленькое полотенце, умещающееся в кармане, и, самое главное, приноровился кормиться в буфете.
