— Что еще за Синица?
— Повариха наша. Не девка, а казак в юбке. Поторапливайся.
Этого еще не хватало! Какая-то повариха будет им командовать...
Лошади шли неторопливо, отмахиваясь от наседавших слепней. Кругом простирались поля, наполовину убранные, утыканные лохматыми копнами соломы. На неубранных лежали длинные ряды валков. Виднелись островки и совсем еще не сжатой пшеницы. Волоча за собою длинные шлейфы пыли, по дорогам ползли автомашины.
Колодец стоял в центре небольшого аула. Грачев размотал длинную веревку, привязанную к ведру, и долго отпускал в темные недра, пока ведро не плюхнулось в воду. Потом стал поднимать, перехватывая веревку руками. Двадцать пять ведер в одну и двадцать пять во вторую бочку натаскал Грачев из колодца, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть любопытствующих ребятишек, окруживших повозку и о чем-то галдевших по-казахски громко и оживленно.
Потом он поехал обратно. Лошади шли еще медленнее, повозка кренилась из стороны в сторону и скрипела. Из бочек то и дело выплескивалась вода, свертываясь на дороге в грязные шарики. Оглядываясь на них, Грачев хмурился, ему было жалко пролитой воды, но он тут же отворачивался: все равно!
Смуглокожая девица в белом поварском колпаке и цветастом сарафане, надетом поверх черных сатиновых шаровар, присев на корточки, раздувала плиту. Это, очевидно, и была Синица. Грачев негромко кашлянул. Девица обернула раскрасневшееся лицо, выпрямилась и удивленно вскинула на него зеленоватые насмешливые глаза.
— Ты и есть новый водовоз?
— Я, — мрачно ответил Грачев, предчувствуя каверзу. — А что?
Синица еще раз зыркнула на него и быстрым движением заправила под колпак прядь светлых, чуть рыжеватых волос.
— А ты ничего... Ну, давай выливай.
Грачев взял ковшик и принялся вычерпывать им воду в два объемистых бака, стоящих на земле. Работа была дурацкая и двигалась медленно.
— Да ты что, с ума спятил? — накинулась на него Синица. — Ковшом?! Да ты так до вечера будешь чикаться! А шланг зачем?
И она принялась поучать его, как нужно пользоваться резиновым шлангом, а потом, когда вода была вся перелита, опять погнала его к колодцу.
Когда Грачев возвращался, солнце уже палило нещадно. Пришлось снять с себя гимнастерку, от блеска хромовых сапог давным-давно осталось одно воспоминание. Но и жара и пыль — все это было ерундой по сравнению с тем, что он выслушивал возле кухни. Эта девка-повариха не ставила его ни в грош.
Она кричала:
