Так и есть. Полковник считал, что причин, изложенных в рапорте, недостаточно. То, что Сороколист плохо несет службу, рассеян и не собран, набивает холку лошади, забывает чистить оружие, — все это, конечно, очень скверно, но не значит, что надо гнать его с заставы. Из Сороколиста надо сделать настоящего солдата-пограничника. Нужно подумать и о том, как пограничная закалка пригодится ему в дальнейшей жизни. Может, на заставе растет второй Ботвинник, чемпион мира, а его — в писаря... Надо уметь смотреть вперед и т. д. и т. п.
Полковник говорил долго, вежливо, но вместе с тем решительно, не допуская никаких возражений. А Портнов покорно слушал и невнятно поддакивал: «Да... Слушаю...»
Повесив трубку, он долго молчал. Было слышно, как под окошком, в беседке, свободные от службы солдаты гулко забивали «козла».
— Ну, как? — спросил Громобой.
— Никак, — ответил капитан и с неприязнью глянул на Сороколиста. Итак, им суждено оставаться под одной крышей. И завтра, и послезавтра, целых два года. Вот с этим лобастым и глазастым солдатом, на котором гимнастерка топорщилась во все стороны, погоны покоробились, а под ремень можно засунуть целый кулак.
— Та-ак... — сокрушенно вымолвил старшина.
Плечи его опустились, он старался не глядеть на
Сороколиста. Любую недисциплинированность подчиненных, любой непорядок на заставе он воспринимал как личное оскорбление. Он просто не понимал: как может жить человек, нарушая уставы и наставления? Как?
Капитан понимал его. Он знал, что этот суровый и прямой человек может быть уязвим и беспомощен как ребенок, столкнувшись с чем-то таким, на что не мог найти управу. И сейчас Портнов испытывал неприязнь к Сороколисту вдвойне — и за себя и за Громобоя. О том, прав ли полковник, он старался не думать.
— Приведите себя в порядок, — сдержанно сказал капитан солдату.
Сороколист невозмутимо, словно подчеркивая, что в жизни это не самое главное, одернул гимнастерку и затянул ремень.
— Почему во время дневальства играли в шахматы?
— Видите ли, товарищ капитан, я играл в свободное время, когда все лошади были накормлены и конюшня вычищена. Я полагал, что не обязательно ходить по конюшне как неприкаянному, если все в порядке...
— У вас кобыла Струнка по двору разгуливала,— хмуро вставил Громобой.
— Но я уже объяснял вам, товарищ старшина, что не заметил этого. Я уже попросил у вас извинения и дал обещание, что...
— Вы уже сто раз обещали! — перебил Громобой.— Пора бы исправиться? Пора! А вы все благо-родствуете.
