— Ни хрена! — мотает головой Коля, которого этот разговор начинает понемногу захватывать. — Я точно знаю, что двадцатый век начали считать с 1900 года.
— Откуда это ты точно знаешь? Ты там был, что ли?
— Зачем я? Дед мой Костя. Он же как раз с 1900 года, рождения.
— Ну и что из этого? У меня бабка вообще была с тыща восемьсот девяносто какого-то…
Но Колю уже не собьешь. Он осторожно перекладывает удочку из правой руки в левую, нашаривает в лежащей на земле пачке сигарету, ловко, одной рукой раскуривает, после чего, не спеша, обстоятельно продолжает:
— Дед Костя, к твоему сведению, родился как раз в ночь с 31 декабря 1899-го на 1 января 1900 года, из-за этого его даже не знали сначала, каким годом записать, но потом все-таки записали 1900-м, и батюшка в церкви сказал: «Первый младенец нашего прихода, крещенный в новом веке». Дед мне сам рассказывал.
Санёк тоже достает сигарету, но раскурить одной рукой у него не получается, и он тихо злится.
— Значит, ошибся батюшка. Год-то он ему, может, и правильно записал, а века он девятнадцатого должен считаться, а не двадцатого.
— Ну кто лучше знает, какого он века, — ты или дед Костя? Про него даже в газете сколько раз писали: «Ровесник века».
— Мало ли что в газете! Там и не такую брехню напишут, — Саньку наконец удается закурить. — То дед, а то — летоисчисление. Разные вещи.
Коля открывает рот, чтобы возразить, но не сразу соображает, как. Некоторое время он так и сидит с открытым ртом, вдыхая и выдыхая прохладный речной воздух, пока новая мысль не осеняет его.
— А летоисчисление у нас от чего ведется? Случайно не от Рождества Христова?
— Ну, допустим, — почему-то встревожившись, соглашается Санёк.
— А Иисус Христос у нас сначала был кто — человек?
Впервые за все время разговора Санёк поворачивает голову и с интересом смотрит на товарища.
— Ну, допустим.
— Ты согласен, что сейчас идет 1999 год от его рождения? — напирает Коля.
— Не возражаю. И что это доказывает?
— Все! Все доказывает. Вот смотри. Деду моему Косте…
— Ну ты достал со своим дедом!
— Нет, ты послушай! Деду моему Косте 1 января 2000 года исполнится ровно сто лет. Если, конечно, доживет.
— Доживет, куда он денется.
— А после 1 января ему какой год пойдет? Сто первый! Понял? Полных сто, а идет-то сто первый! Теперь возьмем Иисуса нашего Христа. Если бы он тоже дожил до 2000 года, ему бы сколько исполнилось? Две тыщи лет. И пошел бы две тыщи первый!
И снова на берегу воцаряется молчание, и кажется, что слышно, как в глубине реки проплывает рыба.
