Люба считалась на рынке богатой торговкой — у нее можно было разжиться теплыми носками разных размеров, вязанными из козьей шерсти, кроме того, она каждое утро выносила на рынок парное козье молоко, на которое у нее были свои постоянные клиенты, в основном мамаши малолетних детишек. Стоило только Любе появиться, как ее тут же окружали плотным кольцом и начинали наперебой предлагать обмен.
В то утро Люба выменяла одну литровую банку молока на несколько чистых школьных тетрадей, которые в свою очередь отнесла известной всему рынку бабе Гаше. На разведенном прямо за прилавком костре та пекла лепешки из муки второго сорта, предусмотрительно запасенной ею еще во времена советского дефицита. Лепешки баба Гаша отпускала только в обмен на школьные принадлежности — тетради, учебники, шариковые ручки — у нее подрастали три внука. Баба Гаша взяла тетради, придирчиво перелистала (не старые ли?) и выдала Любе ровно столько горячих лепешек, сколько было тетрадей. Другую банку молока Люба уже не в первый раз отдала за так знакомой женщине, у которой, как она знала, болел ребенок. А третью (всего у нее было три банки) очень удачно поменяла у охотника Семенова на двух только что пойманных в Тихом лесу перепелок.
Надо сказать, что жители Тихо-Пропащенска волокли на рынок отнюдь не только то, что смогли унести со своих предприятий, когда те еще работали. В какой-то момент мужчины вспомнили наконец, что они — охотники и рыболовы, и стали ходить в лес на мелкого зверя и птицу — зайца, тетерева, перепелку и ловить в речке Пропащенке рыбу корюшку. Женщины и дети в свою очередь собирали в Тихом лесу бруснику и грузди, таскали из гнезд мелкие, рябые перепелиные яйца. В этот год природа, словно понимая, что народ бедствует, была, как никогда, щедрой — всего было много в лесу и в реке, только бери.
Еще Люба обменяла две пары связанных в последние дни мужских носков на бутылочку домашней рябиновой настойки и палочку домашней же заячьей колбасы и осталась очень довольна своим сегодняшним походом — будет, чем угостить нежданного гостя. Уже у самого выхода встретила она соседку по дому, тащившую на рынок корзину с опятами.
— Любаша! — окликнула ее соседка. — Вас поздравить можно, у вас, кажется, женишок завелся?
Люба растерялась, она никак не думала, что кто-то видел их с Гогой-Гошей в такую рань, впрочем, она была женщина свободная и прятаться ей было не от кого, видели, так видели, вот только слово «женишок.» очень ей не понравилось, она даже слегка покраснела.
