Петрач не мог заснуть всю ночь. Он не хотел брать свое слово назад, что выгонит Самко из дому, если тот не исполнит его волю. Но, с другой стороны, удалить сына из родного дома — против этого восставала и гордость (что скажут люди!), и отцовское сердце.
Вчера в гневе, он не чувствовал, что у него есть родительское сердце, но сегодня оно напомнило о себе. Он с досадой думал, что всё было бы хорошо, если бы не этот Ондрачиков работник. Ну и задаст же он ему!
По дороге раздражение Петрача всё росло, и когда он пришел на участок Мефодия, и увидел как радостно работает то, кто выл виновником всей этой истории, он уже не мог сдержать себя.
— Что ты вбил моему сыну в голову? — начал он, едва поздоровавшись. — Какой-то бродяга, неизвестно откуда, будет в наших домах сеять раздоры! Какок тебе дело, что я хочу завести харчевню? И с какой стати ты подбиваешь моего сына на непослушание?
Старый еврей услыхав крик, пошёл поближе и стал снимательно смотреть на молодого христианина. Давиду давно уже хотелось увидеть, как будет вести себя Мефодий, когда к нему будут несправедливы. Теперь представился такой случай.
Еврей прекрасно знал, сколько добра сделал Мефодий этому человеку6 он научил его сына ситать и писать. Он привлек к обучению и старого авида, чтобы тот обучил Самко считать и вести торговые книги. Мефодий поступил с ним, как добрый сосед, и вот старик теперь расплачивается за это наличными. Слова ненавсити и отвращения одно за другим срывались с его уст.
Врей, как окаменелый, смотрел в лицо Мефодию, и тот стоял, как будто слова брани вовсе его не касались. Старого еврея охватил гнев. Он хотел бы, чтобы Мефодий бросился на бранителя и ругал его, страшно ругал. Но ничего подобного не случилось. Петрач взглянул Мефодию прямо в лицо. Глаза их встретились, и Петрач замолк.
— Так. Ты всё сказал, что тебе дьявол положил на язык? — спокойно, почти весело сказал парень. — По этому питейному делу он, дьявол, был у меня в долгу: я ему немало доставил огорчений и всё удивлялся, почему он так долго оставляет меня в покое. Я даже побаивался, не плохо ли я служуделу Христа. Теперь я спокоен.
Будем поэтому говорить о тебе. Всё, что сам дьявол навязал тебе на язык, ты выложил передо мной. О том речь оставим. Ты скажи теперь от себя, сосед Петрач: какую обиду я тебе причинил? Или что худого сделал я твоему сыну?
Еврей пришёл в восторг от такого ответа, он радостно потирал руки и в душе благословлял Мефодия. Подгайский же, давно бросив лопату, стоял подле, как оцепенелый. Он от изумления не знал, что ему думать о старом Петраче.
