— Что именно, дорогая?
— То, что я рада и счастлива. Два дня назад это была абсолютная правда. Я так хотела ребенка, твоего и моего. А теперь я боюсь — боюсь, Гордон!
Он обнял ее за плечи. Она, вздохнув, положила голову на его плечо.
— Дорогая моя, дорогая моя, — сказал он, нежно гладя ее по волосам. — Все будет в порядке. Мы позаботимся о тебе.
— Если бы ничего не знать! — воскликнула она. — Знать, что там развивается нечто — и не быть уверенной, как и что… Это… это… так унизительно, Гордон. Я чувствую себя, как животное.
Продолжая гладить ее волосы, он мягко поцеловал ее в щеку.
— Тебе не о чем беспокоиться, — сказал он. — Готов поспорить, что когда он или она появится на свет, ты только посмотришь — и скажешь: «О Боже! Да ведь это нос Зеллаби!» А если нет… Мы вместе примем этот удар. Ты не одна, дорогая, ты никогда не должна чувствовать себя одинокой. Здесь я, и здесь Уиллерс. Мы поможем тебе, всегда и в любое время.
Она повернулась и поцеловала его.
— Гордон, дорогой, — сказала она и встала. — Я должна идти. Там девушки, которым семнадцать-восемнадцать лет, у них нет добрых мужей; старые девы вроде мисс Огл, которые еще более одиноки. Я должна вернуться к ним.
Она наклонилась, быстро поцеловала его и, расправив плечи, пошла обратно на сцену.
Зеллаби посмотрел ей вслед. Потом он пододвинул кресло к приоткрытой двери, зажег сигарету, уселся поудобнее и стал слушать вопросы женщин, стараясь уловить настроение жителей поселка.
11. Мидвич приходит к согласию
Первое, чего необходимо было добиться уже в январе, — это смягчить удар, сделать реакцию управляемой, установив, таким образом, у людей определенное отношение к происходящему. И это удалось — собрание прошло успешно, атмосфера немного разрядилась, и женщины, выведенные из полуоглушенного состояния, большей частью согласились проявить солидарность и ответственность.
Как только прошла первая растерянность, мы поняли, что дело находится в надежных руках. Вновь образованный комитет чувствовал, что ему удалось добиться успеха.
К этому времени состав комитета расширился. Сначала к нему присоединились мы с Джанет, сами предложив свои услуги, а потом туда ввели мистера Артура Кримма в качестве представителя тех исследователей с Фермы, которые волей-неволей оказались вовлечены во внутренние дела Мидвича.
Мои обязанности точно определены не были и заключались главным образом в том, чтобы убеждать людей отнестись к происходящему спокойно; кроме этого, я исполнял роль секретаря собраний и неофициально архивариуса.
