Помню сон, тогда же приснившийся. Мы с Петькой выросли большие-пребольшие, до того неба, где, вероятно, сидят зловредные детки божьих коровок. Божьи телята. Мы с Петькой перешагивали пятиэтажки и доставали руками до облаков. А мама осталась маленькая. Проснувшись, я решила так высоко не расти, чтоб оставаться с мамой.
Наш поселок многажды переименовывали. Я родилась в Дунае, именно «Дунай» значится в паспорте. Брат, появившийся на свет меньше чем через полтора года — в Шкотово-22. Сейчас место, кажется, носит название Большой Камень.
Папин знакомый, побывавший там недавно, привёз страшную весть. Всё разрушено. Как после войны. Окна зияют пустыми глазницами, всюду осколки стекла, ржавая арматура, тлен, прах. Мерзость запустения.
Папа сказал по телефону. Осторожно сказал, боясь расстроить:
— Ваша с Петькой малая родина в разрухе сейчас…
Наша с Петькой. Как-то всколыхнуло, что отец отдаляет себя от нас — словно мы из другого мира вышли, словно мы представители практически иной цивилизации. Да и правда. И не знаю, как Петя, а я ощущаю себя человеком не из этих мест.
Рожденная в СССР. Я хорошо помню об этом.
Вскоре начались переезды. Съеден молью маленький настенный ковёр с изображением оленёнка, оставлен на прежнем месте зелёный диван, на коробку с ёлочными игрушками кто-то сел и она была выброшена, а другого имущества у нас не было.
Мы жили некоторое время во Владивостоке. Родители успели сделать ремонт в казённой квартире, выкрасив бардовые дощатые полы зелёным — долго ещё эта зелень потом пробивалась сквозь лупящиеся слои бардового традиционного цвета, к которому, надо думать, вернулись те, кто красил полы после нас.
Во Владивостоке на одной из площадей я запомнила мозаику во весь дом — молодые героические профили мужчины и женщины, рабочего и колхозницы, устремлённые в будущее, вдаль. Владивостокский порт поражает своим размахом: всё куда-то двигается, летит, идёт и направляется. Острые углы кранов, громады баржей, светлые очертания гигантских кораблей — человеческие целеустремленные перемещения представляются едва ли важнее муравьиной суеты.
Мне было всего пять лет, когда отца перевели в Москву к новому месту службы. Он был совсем юным, как я сейчас уже понимаю, всего тридцатидвухлетним, и очень даровитым журналистом, очеркистом, писал стихи. И долгие годы проработал в крупном издании, названия которого вы, может быть, сегодня даже и не знаете (сколько вам лет?). То был партийный, как и все тогда, орган печати, издающийся союзными тиражами, обладающий непререкаемым авторитетом, орденоносная газета «Красная звезда». По слову в такой газете снимали с мест крупных начальников, а отличившихся в боевой и политической подготовке повышали в званиях. Корреспонденты ездили в регионы разбираться в сложных ситуациях, везде были, всё видели, в каждой горячей точке были первыми. В принятой тогда риторике, условных магических заклинаниях о съездах, решениях, достижениях, делались очерки, репортажи, вести с места событий.
