— Посмотри, какой у нее носик, следы красоты на лице…
Я глядела и не видела следов, от моей наблюдательности болезнь их скрыла, съела.
— Да, в юности была очень хороша собой, и посмотри, как себя ведет…
«Психиатр», заметив наш интерес, стаскивала халат со своего дряблого тела.
— Видимо, покуролесила девочка наша в юности, и шампанское из туфлей у нее в жизни было, и при свечах и без свеч, и в компашках и так, запросто… Все у нее, видать, было!..
О таких вещах нельзя, приукрашивая, их надо прямо так. Чтобы как документ. Тогда, может, они имеют какой-то смысл быть записанными.
Евгению доставили из отделения милиции, «свинтили», как она говорит, на чужой даче — она представилась им Бертой фон Резенбелен. Разговаривала исключительно по-немецки, как она считает. Скорее всего, издавала дикую смесь звуков:
— Мать ходит к психиатрам и рассказывает всякую чушь — зачем шторы темные повесила, зачем тебя протыкают лучи, зачем все время просвечивают рентгеном из дома напротив — рассказывает им всякую чушь, а они ей верят, а мне не верят ни за что, и я ушла от нее, а что еще было делать? Гуляла по Москве…
Два месяца она гуляла по Москве. Мать развезла по всем психиатрическим клиникам подробное описание пропавшей дочери, обзвонила все морги, бюро несчастных случаев, подала в трех районах в розыск — но бумаги в розыск так и не попали за это время — и вот ее нашли.
— Но теперь я стала умная, очень умная, и ничего не скажу им, ничего, ничего, вот здесь, — она забивается в угол туалета, — здесь для лучей мертвая зона, сюда они не доходят.
А почему не допустить, что каждый из нас — щуп, исследующий реальность, и реальность — она такая, для каждого своя, это уже и банальностью стало, если словами, а по правде очень тяжело поверить: страшно. Мне бы, конечно, проснуться. Но разве можно разбудить человека, который уже не спит? Да еще так давно… И видит химические сны. Так ведь и не пробудишься.
5
Манекенщица-Инна пристала к врачам с самого утра. Анатолий Сергеевич рвался от нее и шарахался по углам. Юлия Петровна пыталась взять ситуацию в руки, но Инна орала:
— Я не больна! Неужели не видно: я — здорова! Почему я должна здесь торчать? Я намерена снять квартиру!.. Отпустите меня, сколько можно мучить человека?..
Юлия Петровна поглядела на нее долгим, пристальным взглядом, и пожевала губами, словно на язык ей попалась веточка горького укропа. И сказала:
— Ну хорошо. Мы тебя выпишем.
Инна не поверила своим ушам:
