Деев — аспирант Юлии Петровны. Крепкий, но сутуловатый, он коротко стрижен и чисто выбрит. Крупная голова, черные волосы, брови и ресницы. Взгляд у него самого по временам делается испуганным. В отличие от Юлии Петровны, он еще иногда дергается: вертит в руках крючкообразную отмычку, которая в ходу здесь вместо ключа, обхватывает себя за плечи, сутулится сильнее обычного, исподлобья взглядывает по сторонам. Но можно не сомневаться, что старший доктор его выдрессирует, как надо, и он станет таким же, как она: собранным, ровно доброжелательным, профессионально участливым и корректным.
Я рисовала шариковой ручкой птицу. Врачи совершали ежедневный обход.
В первой палате мало кто был способен связать два-три слова. Одна из пациенток все время ходила под себя. Она делала это в очень коротких перерывах между сменой памперсов, и почти всегда успевала. Другая сидела, скрюченная, целый день на кровати, и только повторяла услышанные фразы — она страдала эхолалией. Третья бегала по отделению и воровала мелкие предметы, из-под подушки у нее все время извлекали чужие корки, спички, трусы, даже баночки с таблетками, которые обыкновенно хранились взаперти. Четвертая, молодая женщина, двигалась очень медленно, как будто на большой глубине под водой. В волосах ее сидели крупные хлопья перхоти, взгляд был мутный, плывущий. Наталья бессмысленно улыбалась. Шестая, низенького росточка, пьянчужка с оплывшим лицом, ежедневно валялась в наигранных припадках. Седьмая допилась до горячки, скиталась по подвалам, подхватила сифилис, почервивела лицом, ходила в плотных панталонах, несмотря на жару, и испускала густой запах пота и грязного тела. Она все время норовила кого-нибудь стукнуть в отсутствие санитарки. Восьмая была старушка, божий цветок, она не понимала, где находится, и пускала пузыри, все время бормоча что-то, воображая сцены из жизни, которая у нее была когда-то, — «Сладкая, славная!.. Что приготовить тебе на завтрак? Какие цветы ты любишь? Мы снимем дачу на лето, и я посажу у порога гладиолусы». Я слушала ее не без любопытства. В последнее время она примолкла и стала плакать — ей доставалось от сифилитички, на плече зеленел синяк. Девятой кололи нечто такое, что она все время спала. Десятую привезли недавно — она жалась в углу и посматривала диковатыми, невидящими глазами. Она была совсем юна, — лет восемнадцати — и ее привезли из детдома. Там, в детдоме, ее заподозрили в краже яблока, и кто-то просто устроил так, что она была здесь. Подставил, или что-то вроде того. Если, конечно, судить по ее рассказам. Она не выглядела больной, но из круга ей было не вырваться. Она обречена была кататься: из психушки в детдом и обратно, пока не определят в какой-нибудь интернат… Ну, а одиннадцатая была я. Кажется, мне еще было чем довольствоваться в своей участи.
