— Подписывай.
— Зачем?
— Подписывай, меньше хлопот. Или через суд. Как хочешь.
Я подписала.
Когда мы пришли в отделение, Егор попрощался:
— Помни, что мы все тебя любим.
Я взглянула в его лицо и постаралась запомнить.
На лбу суровые складки. Брови надломились и сдвинулись. Глаза прищурены. В углах губ залегли морщины. Под веками пролегли тени. Цвет лица был серый. Фиолетовая рубашка накладывала багровые тени снизу.
Я кивнула. Постаралась запомнить.
Меня поставили на весы, провели в процедурный и приказали:
— Поворачивайся.
Странно, но укол боли не причинил. А я боялась боли. Но почему-то не почувствовала ее. Все равно. По обширному коридору, между сгорбленных теней и отражений, я проследовала почти до конца.
— Поздоровайся!..
В изоляторе стояло одиннадцать кроватей. Девять из них привинчены к полу, две другие — нет, их внесли и поставили там, где должен быть проход. Отделение переполнено. Самое время было бы, если б весна. Весной обычно случаются обострения. Впрочем, возможно, здесь в любое время года хватает недужных. Пока не знаю.
Навстречу поднялись две или три фигуры. Бросив на них беглый взгляд, прохожу к кровати, которая на ближайший месяц станет моей. Она в углу. Поставить в угол меня уже нельзя, но положить можно. Иногда в угол сметают сор, чтобы удобнее собрать веником. Не знаю, есть ли веник, который может собрать меня. А если и собрать, то зачем? Чтобы выкинуть. Очистить общество. Я — человеческий лом, сор, спам. Исчадие бреда, воспаление поджелудочной железы. Эти лекарства так действуют на почки! Впрочем, мой организм может вынести, он еще молод и полон сил.
Решетка продавлена, на наволочке странные разводы — она, в общем, чистая, просто пятна не отстирываются, и не стоит особенно задумываться об их происхождении, здесь все бывает. Я ложусь, отяжелела голова и руки. В первую неделю, вероятно, буду спать. Они позаботятся об этом. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою. На аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Дальше не надо. Не помню.
Раскосые всадники где-то очень близко, но они уже не всадники, и я понимаю, прекрасно понимаю, что меня обманули, мне подсунули фильм, невинное чужое кино, я, как сказал бы Виталий, повелась — то есть поддалась этому соблазну, смотреть этот видеоклип. Они не представляли никакой опасности, напрасна была моя тревога. И только белый город стоял где-то, неизвестно где, так же, как и раньше — и я улавливала сквозь веки алый блеск его золотых крестов на закатном солнце.
