Троюродный племянник — седьмая вода на киселе — встречал на остановке, железной, рыжей, покосившейся, увешанной объявлениями «Продаю участок». Подтянутый, в джинсах-стрейч, порванных на коленках и на щиколотках, по всем правилам современной моды, в майке с надписью «Development», смуглый, он, кажется, еще загорел за три или четыре года, что мы не виделись, вытянулся.
— Привет, я рад тебя видеть, — произнес он безлично, как обычно еще говорят: «Приятно познакомиться».
Он закинул на тощее плечо мой рюкзачишко, и мы пошагали по пыльной улице, давно не помнившей дождя. Лето стояло на удивление сухое.
За рядами домов расстилаются огороды, где золотятся круглые шапки подсолнухов, и стада кукурузы трясут желтыми хвостами, а дальше — выгоны, размеченные жердяными изгородями: в Мрыне держат лошадей.
Меня встретили, как только и встречают повсюду заезжего гостя, прибывшего из дальних краев, который не собирается обременять семью долгим присутствием. Отобедали крепким борщом с зеленью, где плавала кисточка плотной деревенской розовой сметаны и укроп, луком, хлебом, огородными овощами и всем, что Бог послал — а Он не скупился.
С дороги я отправилась передохнуть: выбирать можно было между мягкими перинами железных кроватей с шишечками, новым пружинным поролоновым диваном племянника и просторной печкой, где в углу лежали пальто и шубы, а на газете сушились семечки и нарезанные для компота яблоки. Стянула зеленое прохладное покрывало со старой швейной машинки «Зингер» и побрела в сарай, влезла по деревянной лестнице на второй этаж, где был сеновал — золотая колючая солома в струях пыли, просвеченных солнцем из высоких окошек. Здесь было жарко и душно, и я, повалявшись немного, решила все же спуститься.
Рядом с коровьим и свиным загоном, откуда доносилось чавканье, брат соорудил мастерскую. На стене висели цепи, рыбацкая крупноячеистая сеть, доски, и ржавел остов велосипеда. А в углу лежал ворох свежей, сладко пахнущей травы, густо замешанной на полевых ромашках, васильках и клевере. Сюда, на мягкую груду, кинула я свое одеяло и погрузилась в прохладу, по которой истомилось в эту неделю всякое живое существо. На летней кухне позвякивали посудой — Мария, которую ничто не могло отвадить от поварского заделья, жарила кабачки на вечер. Кукушки на долыне завели свою однообразную легкую перекличку, племянник возился с мопедом приятеля:
— Ты вообще его хоть смазывал?..
— Смазывал, смазывал…
