Румянец идеально круглыми пятаками.
— Это вы меня спрашивали?
— Вы… вы Смоляков? Валерий Яковлевич?!
Паузы между словами — словно человеку катастрофически не хватает воздуха. Голос ломается, «пускает петуха». От волнения? От страха? Чушь! Чего ему меня бояться?!
— Да, это я.
— Я… я пришел извиниться… и вернуть… Вернуть!
Он судорожно тычется ближе. Я ничего не успеваю сообразить, как у меня в ладонях оказывается целая куча барахла: комок купюр разного достоинства, мое собственное портмоне, авторучка «Паркер», часы на кожаном ремешке (кажется, золотые!) и…
Шар-в-шаре-в-шарике подмигивает: привет!
Впрочем, все это я разглядел чуть позже. А в первый момент взгляд прилип к его запястью, торчащему из куцего рукава. Кожа была сплошь покрыта шелушащейся коростой, напомнившей рыбью чешую или напластования перхоти… Местами короста отслаивалась, под ней виднелась россыпь гноящихся язвочек. Господи! Никогда не встречал больных проказой. Или это у него псориаз такой жуткий?
Отшатываюсь. Непроизвольно.
— Вы… н-не бойтесь! Это не заразно! Я сам… сам виноват. Простите! Я ж не… знал! Не знал! Вот все, что есть, — берите! Берите! Не надо мне вашего! Не надо!
По визиткам небось вычислил, шакал! Ну нет бы попасться, придурку, в КПЗ загреметь — что тебе стоило, гад?! Мысль совершенно клиническая, но воришка, казалось, читает ее:
— Вы… это… если хотите!.. Ментам меня сдайте! Я сам! Я сознаюсь! Хотите?! Я…
— Пошел ты знаешь куда?! Вали отсюда!
Вот и все. Погулял на свободе — хватит. Рано пташечка запела. Воришка, еще не веря своему счастью, медленно пятится к выходу. На страшном, загримированном лице его, сквозь клоунский оскал, робко проступает настоящая улыбка.
— Спа… спасибо! Спасибо!
Он вдруг кидается вперед, быстро целует мне руку (барахло сыплется на плитку пола…) и, развернувшись, со всех ног убегает к дверям. Через миг суматошный топот стихает снаружи. А я стою как дурак и тупо прикидываю: что с его добром-то делать?
— Вам помочь?
Охранник принимается рьяно собирать вещи. Сует мне. В портмоне обнаруживается пятидесятидолларовая купюра. Часы? Ручка? Выбросить? Жалко. В милицию отнести? Между собой небось поделят. А надо мной посмеются. Себе оставить? Неудобно, краденое все-таки…
— Вы идете?
— Да, я уже иду…
Надо идти. Смеяться, пить как ни в чем не бывало.
Надо жить дальше.
— Ух ты! А ну покажи!
Как у меня за спиной оказался Юрок, выбравшийся в фойе проветриться, я проморгал. Хотя я, когда задумаюсь, могу не заметить даже проходящего в двух метрах Годзиллу. Розового в зеленый горошек. Знаю за собой такое свойство.
