Своя гавань | страница 87



Ровно год назад не стало жены. Нелепая случайность: поранила руку, когда чистила рыбу. В первый раз, что ли? Но этот раз оказался последним. Рыба, видать, попалась больная, — как сказал доктор, которого Ариета нарочно привёз из Гаваны… Руку поразил «антонов огонь»,[12] зараза распространилась через кровь на всё тело. И за каких-то пять дней Матильды не стало. Ариета неподдельно скорбел по жене: восемнадцать лет вместе, как-никак. Девочки плакали. Казалось, большего горя в их доме и быть не может…

А через неделю пришли французы. И тогда Ариета понял, что может. Ещё как.

Ариета хорошо помнил рейд англичан — когда им удалось взять Сантьяго.[13] Проклятые еретики напали и на прибрежные поселения. Тогда баски, зная, с кем придётся иметь дело, попросту посадили свои семьи на лодки и были таковы. Или — у кого не было лодок — сбежали в лес. Англичане, разграбив их жалкое имущество, сожгли селение и ушли. Невелика потеря. Баски возвели хижины, а через пару месяцев отстроились на пепелище и продолжали жить своей жизнью. Правда, опасное соседство с французскими пиратами вскоре заставило басков перебраться в окрестности Гаваны. Французы же атаковали так стремительно, что рыбаки едва успели укрыться в лесу. Подумаешь — опять пограбят, пожгут дома и уйдут восвояси. Тем более Гавану-то они тоже взяли, там добыча посолиднее рыбачьих пожитков будет… Напрасные надежды. Над Гаваной развевались флаги с золотыми лилиями, а белизну их полотнищ пятнала копоть от сгоревших домов и кровь убитых горожан. Хоть это и были чёртовы испанцы, но рыбаки-баски им сейчас искренне сочувствовали. На рыбачье селение никто не покушался, и жители начали потихоньку возвращаться в свои дома. Прошёл даже слух, будто французы (ведь такие же католики, не еретики-протестанты, как англичане) объявили Кубу своей колонией, а испанцев выгоняют в три шеи. Что ж, любому баску это как маслом по сердцу: натерпелись за сотни лет. А если французы не будут особенно усердствовать в сборе податей, то даже с ними можно ужиться… Так рассуждал и Ариета. Пока два месяца назад к ним в селение не явился французский отряд. Да не сборщики налогов, а солдаты… Сам Ариета был в море с младшей дочкой, двенадцатилетней Хосефой, управлявшейся с парусом не хуже иного мальчишки. Старшая осталась в доме — после смерти матери хозяйство пришлось вести ей… По словам соседей, явившиеся сперва собрали всех на площади у церквушки, объявили какой-то приказ губернатора, а затем начался грабёж. Французы врывались в дома, забирали всё подчистую, позорили женщин, невзирая на возраст… Ариета и Хосефа всю ночь просидели над истерзанным телом Терезы, завёрнутым в рогожу. Не сказав ни слова. По лицам обоих — взрослого мужчины и девочки-подростка — текли редкие тяжёлые слёзы, не приносившие облегчения. Толку от герба и шести имён, данных при крещении, если не можешь защитить своё дитя от надругательства? У соседей — не меньшее горе. Там французы сына убили, там мужа, там — замучили до смерти сестру или дочь. У вдовы Айраола всех трёх сыновей зарубили, а старухе прижигали пятки до тех пор, пока она не сошла с ума… Схоронив старшую дочь, Ариета собрал немного съестного, что осталось после набега этих варваров-лягушатников, погрузил в лодку, посадил туда Хосефу и отчалил, рассчитывая добраться до Флориды. Ему, опытному рыбаку, было не привыкать к таким путешествиям…