— Нечего бедняков баловать, — отрезал министр.
— Вы совершенно правы, господин министр, — согласился Храсцин. — Когда бедняк голоден, он и работает лучше.
Йенс посмотрел сначала на одного, потом на другого, уперся обеими руками в стол и твердо произнес:
— Люди лучше работают тогда, когда не боятся погибнуть в любую секунду. — Глубоко вздохнув, он продолжил: — Его величество просил меня лично докладывать ему о ходе работ. Его сердцу дорога эта затея. Мне передать государю, что вы, господин министр, и вы, господин Храсцин, не позволяете мне проводить работы быстрее?
Давыдов приподнял тяжелую бровь.
— В самом деле? Его величество просил вас докладывать лично ему?
— Да, — солгал Йенс.
— Храсцин, нам нужно пересмотреть распределение фондов.
Йенс зажег еще одну сигарету и удивился, отметив, что его руки совершенно не дрожат. Он только что нажил себе двух могущественных врагов.
— Ты сегодня раздражителен, — заявила Наталья.
Графиня лежала, вытянувшись во весь рост, на кровати. От нее пахло розовым маслом. Она подхватила пальцами прядь рыжих волос Йенса и легонько потянула. Чутьчуть, только чтобы слегка натянуть кожу на голове. Иногда ей ужасно хотелось разорвать его всего на мелкие кусочки и упрятать в свои карманы, чтобы он весь, без остатка, принадлежал ей.
— Это не раздражительность, Наталья. Это нетерпеливость.
— Куда же ты так торопишься?
— Грядут большие перемены. Не могу дождаться, когда это наконец произойдет.
— О, Йенс, прошу тебя, не начинай снова. — Она потянулась к нему и поцеловала в лоб. — Хотя бы раз в жизни утихомирь свой неуемный датский разум.
— Давыдов пытается избавиться от меня, — сказал он.
— Господи, Йенс, ну неужели ты не можешь сделать то, что он просит? — Серова положила ладонь на его обнаженную грудь и с силой оттолкнула от себя. — Ты же знаешь, что его поддерживает Столыпин. Знаешь ведь, верно? Упаси тебя Боже идти против премьерминистра. — Она сделала страшные глаза. — Все равно ведь проиграешь. — Она отползла от него на другой край своей огромной кровати и упала на подушки. — Только, пожалуйста, не говори мне, что ты это уже сделал. Неужели ты настолько глуп?
Йенс протянул руку и погладил ее ступню.
— Нет, — ответил он, — я не настолько глуп.
— Столыпин, он ведь как сила природы. Этот гигант сокрушит кого угодно.
— Включая самого царя Николая, который боится его. Так же как боялся отца. — Йенс сел. — Надоело говорить о политике. Как твой сын?
— У Алексея все хорошо. Спасибо.
