Его покоробило оттого, что мать, едва учитель начал рассказывать, подумала прежде всего о том, чтобы он, Воля, не услышал страшных подробностей. И в то же время он ощущал, что и сам не хочет их слышать, ранить себя ими…
Когда Воля вернулся к старшим, Леонид Витальевич молча прикладывал платок к щекам, подбородку, лбу, промокая испарину, а мать говорила:
— Нет сил это слушать! Невозможно, невозможно!.. Ведь редкий день без таких новостей… Мы же ума лишимся! — вскрикнула она и стремительно прижала ладони ко рту и глазам, удерживая рыдание, пряча искаженное мукой лицо.
Тетя Паша произнесла с укоризной — легкой и очень мягкой:
— Только наши, можно сказать, повеселели самую малость — вот Микола из кутузки домой явился, мальчики, может, учиться пойдут, — а вы всех расстраиваете… Ох, растревожили, про ужас этот нам…
— Если одни люди должны были это вынести, — медленно, холодно проговорил Леонид Витальевич, — то другие люди должны по крайней мере это выслушать.
Он обращался ко всем, но смотрел на одного Волю, точно ему в первую очередь предлагал это запомнить.
Бабинец, всем корпусом подавшись вперед над столом, согласно кивнул:
— Верно говорите. — И минуту не сводил глаз с учителя, как бы желая теперь получше разглядеть его…
А Воля устыдился того, что нарочно замешкался с Машей и Колькой. Ему не терпелось объяснить Леониду Витальевичу, как это вышло. Наконец, провожая учителя до калитки, Воля остался с ним с глазу на глаз, но тут неожиданно выпалил:
— Я, знаете, один раз листовки ночью расклеивал с нашей сводкой («Хвастаюсь! — испугался он. — Ни с того ни с сего»). — И, не делая паузы, продолжал так же быстро: — А после укатил немец с приемником, и теперь как наших услышать?..
Он почувствовал облегчение: хвастовство так удачно, вмиг, обернулось вопросом, и неглупым даже…
Леонид Витальевич немного подумал над ним.
— Возможно, что эту проблему удастся разрешить. Я дам вам знать… — Он чуть помедлил. — Что вам предстоит сегодня? Чем вообще заполнены теперь ваши дни?
Воля ответил, что собирается сегодня непременно повидать Риту. Леонид Витальевич посоветовал сделать это в час, когда жители гетто возвращаются с работы. Он объяснил, какой дорогой конвоируют ту партию, в которую входит Рита с сестрою и матерью, где обыкновенно люди замедляют шаг — в Нагорном переулке, взбираясь на холм. Он говорил об этом просто, и встреча с Ритой казалась возможной, достижимой.
— Дважды мне удалось передать ей немного вареной картошки, — сказал Леонид Витальевич, — В третий раз — сорвалось.
