Разогнанные до запрещённой скорости, глядя на мир, как на вечный нам подарок, мы ворвались в тот город — а он оказался неприветлив и хмур.
— Здесь живёт одна ведьма, — сказал Гран. — Она талантлива, но я думаю, ты сможешь ей кое в чём помочь.
— Если бы ты сказала заранее, мне было бы легче. Что мне надо будет делать?
— Ничего. Просто быть такой, какая ты есть.
Какая я есть. Я — Мелкая, за спиной моей рюкзак, а на ногах — рваные кеды. Я иду по новому городу, заглядываю в лица прохожих, я несу на себе переменчивую, безумную трассовую улыбку — и что, что могу я открыть твоей ведьме, приятель, кроме того, как правильно заварить над костром чай — заварить его так, как это любишь ты?
Мы стояли напротив Московского вокзала под козырьком большой гостиницы с тёмными, отражающими нас стенами. Было жарко, и людная, машинная улица текла рядом горячей массой, а мы стояли в тени, и ни один человек не прошёл мимо в этом приятном, прохладном месте, все огибали нас — пыльных, странных.
Мы ворвались в этот город, и наши сердца колотились в ритм с нашим темпом — почти четыре тысячи километров за четыре дня — мы ворвались в город, внося с собой всё то, что дарили в каждой машине — жизнерадостность, беззаботность и огромную улыбку — но вдруг остановились, вдруг оказалось, что надо ждать. Мы ждали, отдыхали, а моё волнение, возросшее до истерического сердцебиения, сжалось и вышло, как выходит воздух при глубоком выдохе — тогда остаёшься пустым и готов принять новое. Так говорил Гран, когда учил меня понимать суть дыхания, и вот я это поняла.
Я оказалась пуста, обернулась — и тут же увидела ЕЁ. Гран ещё не увидел, стоял, рассеянно пялясь перед собой, хотя она уже вышла из-за угла, она подходила, но он не видел или не узнавал, а я поняла, что это идёт ОНА — и поднялась с рюкзаков. Она приближалась жёсткой, почти деловой походкой, и спокойствие моё становилось всё более ровным и твёрдым с каждым её шагом. Ибо в ней не было ничего, ради чего стоило бы мучиться все эти дни. И в ней не было ничего, чего мне стоило бы бояться.
За миг до того, как она приблизилась ко мне, протягивая руку, я знала, что она скажет:
— Здравствуй, меня зовут Настя.
А потом повернётся к Грану и сделает вид, что меня больше нет.
Как тяжело было сначала карабкаться! Тяжело было с непривычки мне, отставала. Настя шла впереди, Гран за нею, Сорокин где-то поодаль тропы. Настя смотрела с чувством преимущества. Я ощущала каждую мозоль на ногах, и до остального было плевать.
