Вряд ли вокруг мест, священных для сердца культурного русского человека, возможна сегодня консолидация писателей. В это верится слабо: не учитывать идеологию, несмотря на некоторую взаимную отстраненность, все равно невозможно (пример Макашова, поддержанного газетой «Завтра», юдофобские публикации в «Нашем современнике» и т. д.). Именно поэтому писательские сборы вокруг могилы Толстого пока представляются мне довольно искусственной попыткой поиска идентичности.
Но все-таки, поскольку среди предлагаемых национальных идей русская культура и, в частности, русская литература занимают первейшее и самое естественное место, эти попытки продолжаются: Виктор Астафьев собирал писателей и библиотечных работников у себя в Овсянке. И уже есть духовные (и материальные) знаки искомой идентичности: новое замечательное здание библиотеки и новая, воздвигнутая накануне последней встречи, состоявшейся в сентябре прошлого года, церковь. И не случайно губернатор Красноярского края генерал Лебедь хоть на несколько часов, но на эту встречу прибыл: церковь, писатель плюс генерал — вот какой получался пример новой идентичности.
В литературном музее Булата Окуджавы, открывшемся после его смерти в Переделкине, тоже происходят своего рода встречи посвященных, близких по духу: по субботам или воскресеньям здесь идут своего рода службы, на которых собравшиеся (паства) внимают и переживают, молятся, а выступающие, приглашенные — поют (проводят службу). Так объединяется, шаг за шагом, структурируется общество, ибо церковь в силу разных причин, не здесь их обсуждать, не может стать центром идентичности: во-первых, население не сплошь православное, во-вторых, церкви досталось сегодня не слишком религиозное население, в-третьих, у церкви с избытком внутренних проблем. Так что музеи, или сакральные для истории русской культуры места, во многом суррогатны по отношению к церкви. Повторю еще раз: расколотое идеологически общество не может объединиться сегодня вокруг какой-либо культурной святыни — вспомним хотя бы речь Достоевского на открытии памятника Пушкину, когда действительно, по свидетельству многих, присутствующих объединил один порыв, бывшие враги обнимали друг друга и плакали, а кто-то даже упал от избытка чувств в обморок.
Когда Солженицын произносит речь при открытии памятника Чехову, не происходит ничего, кроме открытия памятника Чехову.
