Наиболее устойчивым критерием русской литературы можно считать» народность». Если в 60-е годы- начале 80-х народная литература была представлена произведениями Астафьева, Белова, Распутина, Шукшина, Воробьева, Абрамова и другими, то сейчас функцию народной литературы выполняет литература массовая. Вакансия народного писателя занята автором сериала, сочинителем детектива. Эта литература может быть вполне названа демократической, в духе ныне понимаемой демократии.
Если же говорить о серьезной современной литературе и реальной ее новизне, то следует отметить, что с традицией связаны те писатели, которые обращаются к вопросам веры. Конечно есть романы, в которых присутствует религиозный модернизм, когда Бог не более чем многозначительная фигура, а крест, распятие, колокольный звон — модный сивмол. религиозный модернизм появляется там, где есть расхождение между декларацией (я — православный) и творчеством. Плодотворным же представляется совсем другой путь — такой путь, где писатель преодолевает отрицательный опыт, столь распространенный, тем, что говорит о живом опыте обретения веры и воцерковлении. Так я читала роман Алексея Варламова «Лох». Но именно «за православие» автору досталось от критика журнала «Огонек», назвавшего роман «крестообразным».
Популярная культура как антипод культуры высокой существует не первый век. Популярна была на Руси житийная литература и рядом — разные жанры традиционного народного искусства. Популярны были балаганные представления на историческую тему, лубочные книжки и картинки. Но никогда еще отношения поп-культуры, массовой культуры с высокой не оценивались как проблематичные и принципиально конфликтные (что мы видим сегодня). Феномен массовой культуры возник на рубеже XIX–XX веков. Тогда уже «развлекательность» и «вторичность» стали определяющими качествами этого культурного пласта.
Массовая культура и литература обращены не к зрителю, читателю, слушателю — но к потребителю; ее поделки и образцы должны быть непременно источником дохода. В последние годы СМИ и демократической прессой, обслуживающей «новую идеологию», была быстро сформирована очень большая аудитория потребителей, для которых греховная литература, бульварный театр, сериалы с убийствами являются культурно полноценными. Если будет поддерживаться, распространяться только такая литература, то мы неизбежно придем к культурному банкротству. Чем активнее ведет себя этот пласт культуры, тем активнее обязаны действовать такие нормы и такие представления о культуре и литературе, с точки зрения которых массовая литература оценивалась бы очень низко — как «примитивная», «дикая», «грубая», «отверженная», «лживая» и «аморальная», ибо она поет по преимуществу два «гимна» — «торжествующему телу» и «торжествующей свинье». Современная массовая литература (как правило, заграничного производства) рассчитана не только на новый «средний класс», одевающийся от Кардена или Юдашкина и читающий американизированный «Огонек». Увы, аудитория ее гораздо шире. Если в XIX веке еще можно было разглядеть «притягательную искренность и природность» в низком жанре, как это сделал Л.Н.Толстой, сопоставляя оперу с цыганским романсом или Шекспира с мужицкой песней, отдавая предпочтение последним, — то сегодня низкий жанр принципиально не связан с «низовой» традицией. В конце XX века массовая литература настолько отделилась собственно от литературы, насколько приблизилась к индустрии культуры. Сделать телешоу из трагедии, где человеческая кровь выглядит как клюквенный сок, — стандартный прием массовой культуры.
