Итак, вот каков Генрих Бломфильд.
Я представлял его себе совсем иным. Я воображал, что лицо, костюмы, манеры Бломфильда — как у нового американца. Я думал, что Генри Бломфильд стыдится своего имени и своей родины. Нет, он их не стыдится. Он рассказывает о своем отце.
Пить вредно только пьяному, говаривал старик Блюменфельд, и Генри Бломфильд, его сын, цитировал изречение своего престарелого отца-еврея.
У него небольшое лицо собачонки с большими очками в желтой роговой оправе. Его серые глаза малы, но не бегают, как обычно маленькие глазки. Смотрят они медленно и солидно.
Генри Бломфильд все рассматривает основательно, его глаза выучивают окружающее наизусть.
Его костюм не американского покроя, и его тощая маленькая фигура одета по-старомодному, изящно. К его лицу подошло бы большое белое жабо.
Генри Бломфильд очень быстро выпивает свое мокко; половины чашки он не допивает. Он проворно отпивает кофе маленькими глотками, подобно жаждущей птице.
Он разламывает маленькое пирожное и оставляет нетронутою другую половину. У него нет терпения заниматься своим питанием, он пренебрежительно относится к своему телу, он занят крупными делами.
Он размышляет об обширных предприятиях, он, Генри Бломфильд, сын старика Блюменфельда.
Много народу проходило мимо и приветствовало Бломфильда. Секретарь Бонди всякий раз срывался с места; он вскакивал, как будто бы кто-то дергал его на резиночке. Бломфильд все продолжал сидеть. Казалось, что секретарю было поручено быть со всеми вежливым за Бломфильда.
Кое-кому Бломфильд протягивал свою маленькую ручку; большинство же он приветствовал только кивком головы. Затем он опустил свой большой палец в жилетный карман, а остальными четырьмя начал барабанить по жилету.
Иногда он зевал, однако незаметно. Я только замечал, как его глаза становились водянистыми, а его очки потели. Он чистит их огромнейшим носовым платком.
Он казался очень рассудительным, этот маленький великий Генри Бломфильд. Только то, что ему непременно захотелось жить в номере 13, было чисто по-американски. Я не верю в искренность его суеверия. Я замечал, что много разумных людей приписывают себе нарочно разные маленькие чудачества.
Звонимир был удивительно молчалив. Таким тихим Звонимир никогда еще не бывал. Я опасался, не обдумывает ли он способ умертвить Бломфильда.
Внезапно входит Алексаша. Он кланяется чрезвычайно низко и не бережет своей новой фетровой шляпы. Он интимно улыбается мне, так что всякий смекнет: тут сидят приятели Александра.
