— Привет, — привычно улыбнувшись во весь рот, ответил я и "посмотрел" ее будущее.
После событий 1991 года она вышла замуж за какого-то… бандита, что ли? И это тоже было интересно. Никогда бы не подумал такого про комсомольского активиста Нюрку. И после девяносто первого года она куда-то пропала с моего горизонта – я не знал, что с ней случится после ее замужества.
— Что, Ань, выездная сессия институтского комитета комсомола? Теперь и на дискотеке? — Не очень умно пошутил я, уже зная, что она мне ответит. Как знал и причину ее появления здесь.
— Дурак ты, Фролов! — Точно, до 1991 года еще далеко и ее слова я помню все наизусть. — Я к тебе как к человеку, а ты…
— А я как Буратино – деревянный, ага?
— Хуже! Как то полено, из которого еще не сделали Буратино! Вот! — Пока от известного мне текста мы не отступили ни на букву.
А что будет, если я скажу что-нибудь не то?
— Анька, а пойдем завтра в парк, на лодке покатаемся? — Черт, и все равно я знал, что она мне ответит!
— Завтра не могу, Фролов. У нас отчетно-выборное собрание. Давай послезавтра?
— Не, Ань, — продолжал я свой эксперимент. — Послезавтра я, может быть, уже повешусь от неразделенной любви.
— Вот точно дурак! — Но в ее глазах я заметил интерес. Не тот, что она проявляла к своим товарищам по комсомольской ячейке. — А что я Леньке скажу?
Ленькой звали нашего секретаря институтского комсомольского комитета.
— Дуракам счастье. А Леньке своему скажешь, что человека от смерти спасаешь.
Странным образом я вдруг увидел ее и после девяносто первого. Идущую за чьим-то гробом в июне девяносто четвертого. И потом, еще через пару лет, быстро состарившаяся и осунувшаяся, она вернулась в дом матери, надеясь наладить свою жизнь, но успевшая как раз к тому, чтобы погибнуть вместе с матерью и отчимом в банальном ДТП под колесами КАМАЗа с пьяным водителем. Это было так неожиданно, что я поежился. Не знаю, что у нее было в первом варианте будущего, но вот этого – нового, что я только что увидел, я ей не желал.
— Хорошо, — согласно кивнула головкой Нюрка. — А где тогда встретимся и во сколько?
— Не, Ань, — пошел я на попятный, — я вспомнил, действительно, не могу завтра. Лаба завтра сложная. Давай в следующий раз, хорошо? Созвонимся потом.
Я не знал ее телефона, как и она не знала моего – да у нас с мамой его попросту не было, но похлопав ресницами, она согласилась:
— Ладно. А ты здесь один?
— Не, с Захаркой, — я вглядывался в мельтешащие передо мной рубашки, платья, лица, собираясь найти и позвать приятеля домой.
