— Это символ, — глубокомысленно сказал он мне. — Символ того, что мы их не боимся. Пусть они нас мучат, а мы их не боимся.
Но мне некогда было вникать в его размышления — я был увлечен общей сумятицей. Все торжествовало…
Вдруг по лестнице раздались шаги, кто-то их услышал и бросился бежать; другие не успели еще последовать его примеру, как обе половины двери распахнулись и показалось брюхо, обтянутое серым пальто на вате. Когда я увидал бобровый воротник, красную опухшую физиономию и синюю фуражку, все уже взапуски неслись по коридору; на месте остался только неподвижно стоявший Оверин.
Сзади директора виднелись испуганные лица Сколкова и Малинина.
— Это что такое? — густым басом крикнул директор, не снимая своей фуражки с кокардой.
Никто не отвечал. Директор мог видеть только спины бегущих воспитанников. Прибежав в классную, все торопливо уселись на свои места у конторок, вытащили книги и начали тараторить вслух что попало. Один твердил: «l'avais, tu avais, il avait»[24]; другой с азартом повторял: «Вандалы ворвались, ворвались вандалы, вандалы ворвались, с северных границ, с северных границ»; четвертый выводил: «Число букв языка славянского в различных букварях различно полагается»; у карты кто-то пересчитывал границы Пруссии.
Директор остановился в коридоре, как был, в ватном сером пальто, в фуражке с кокардой и галошах.
— Что это значит? Где надзиратель?
— Они-с, верно, вышли, — суетливо сказал сторож, приготовившийся принять директорское пальто.
— Куда вышли?
— Не могу знать-с.
Директор обернулся к куче снега, но там никого уже не было, кроме Оверина, который задумчиво вертел нижнюю пуговицу курточки и дожидался, по-видимому, когда заговорит с ним директор. Но последний не удостоил его своей беседой. «Совсем дурак», — проговорил он, махнув рукой на Оверина, и пошел в столовую, где шум твердящих уроки воспитанников очень напоминал жидовский шабаш.
— Кто натаскал снегу? — спросил он, выдвигая свое брюхо в столовую.
Ответа не было, все твердили свои уроки: с одной стороны слышалось: «Либо волею бысть егда человекам пророчество», с другой «Верхнее течение Волги простирается…», с третьей: «Capra in rupe pascebatur».[25]
— Я с вами разделаюсь! — мотнув головой, сказал директор.
Он вышел. Все в величайшем страхе продолжали твердить уроки. Через минуту он воротился в сопровождении целой толпы старших.
— Вы не хотите их слушаться! — закричал он. — Я вам покажу, как их не слушаться!
