В гастрономе на Крещатике было людно. А там, где много людей, там всегда попадаются и сердобольные. Добрых людей, точнее, женщин (к мужчинам Димка подходить не решался) научился распознавать по выражению лица. И почти никогда не ошибался. Как правило, сначала спросив: а где мама? — и услышав в ответ: пьет — они, сокрушенно вздыхая, давали ему гривну или покупали булочку, а случалось, и шоколадку. На этот раз Димке перепала ромовая баба и ватрушка. Проглотив ромовую бабу, а ватрушку запихнув в рукав курточки (для вечно голодного Артика), Димка поспешил на Майдан Независимости: посмотреть кино на большом экране, пошататься и встретить кого-либо из пацанов. Но вести себя надо было осторожно, потому что в последнее время их встречи заканчивались плачевно — милиционеры устраивали настоящие облавы на бездомных детей и отвозили их в детские приюты. Перед Новым годом их с Артиком так допекли морозы, что они сами сдались ментам, притворившись иногородними, и целый месяц до опознания личности тусовались с другой такой же ребятней в тепле и добре. Их даже в кино снимали, когда приезжала какая-то очень важнаятетка, а потом еще куча делегаций с подарками. Так они целый месяц объедались шоколадками, спали на белых простынях, смотрели телик, вспоминали с натугой школьную науку, играли в шашки и рассказывали журналистам о своей беспризорной, кочевой жизни, пока не потеплело на улице и не запахло весной и свободой. Вот тогда-то они и смылись, еще раз убедившись, что нет лучшего кина, чем “клейное”, а на свете ничего нет лучше, чем вольная воля… Но все-таки порешили, если сильно достанет голод или холод, то на месяц будут сдаваться в приют.
Сегодня утром после скандала с мамой Димка подумал, что, может, пришла пора. Хотелось пожить по-человечески — без мамкиных скандалов, досыта поесть и хоть немного набрать весу, потому что штаны спадали. Но после встречи с “бородой” передумал. То, что мамка заквасила по-черному, очень плохо, но еще хуже, что пошла на трассу… А ведь теперь все будет по-другому… Теперь у него будут деньги… Много, очень много, хватит на хавчик, и мамке на прикид, и на телевизор, может, и натачку… Иномарку, блин! Только иномарку! Представив себя в серебристой тачке, в блестящей кожаной куртке, как у Арнольда Кармазинского, Димка счастливо засмеялся и помчался, подпрыгивая, на Майдан Независимости, который бурлил предвыборными митингами. Возле колонны с девкой в венке развевались красные знамена, напротив, возле глобуса, — украинские желто-синие, около крылатого золотого мужичка — белые полотнища, разрисованные зелеными яблоками, а перед самым Димкиным носом на железном коне восседал Артик с Троещины, мешая некоторым телкам фотографироваться с казаком Мамаем. Артик веселился, хотя Димка знал, что братану не до смеха: его мама — еще хуже — “села на иглу”. Она с недавних пор уже не выходила из квартиры. Поэтому Артик должен был сам о себе заботиться: и бабки зарабатывать, и развлекаться.
