В маленькой передней на стенах висели самодельные камышовые циновки, потолок был оклеен газетами, вместо железной печки, какие обычно стояли в землянках, тут дышала теплом настоящая кирпичная, побелённая, а дощатый пол был чисто вымыт. Лазарев, в гимнастёрке без ремня, поднялся из-за стола, где лежали планшет, карта, командирская линейка, целлулоидный артиллерийский круг, тетради с выписками и расчётами.
— Давай, проходи! Проходи, занимай командный пункт, — Лазарев указал на пустовавшую железную койку, дружески подмигнул.
Моя насторожённость сразу пропала, я почувствовал себя как дома.
— Книги? — удивился Лазарев, когда я развязал вещевой мешок. — Почитаем! — И он взял «Утраченные иллюзии». — Давно, понимаешь, до этой вещи добирался, да в Урулюнтуе разве достанешь? Конечно, при сильном желании мог бы из Читы выписать, всё руки не доходят…
Я достал из вещмешка «Тихий Дон», Чехова, Куприна, томик Есенина, «Стихи тридцать девятого года» Симонова.
— Все твои? — спросил Лазарев. — Ну, брат, обрадовал! Где же ты их раздобыл?!
Я и сам не знал, откуда брались у меня книги. Но всюду, ещё в школе, потом в институте и на погранзаставе, и даже в этих землянках, книги как-то сами «находили» меня.
— Возьми лучше вот эту. Здесь — война, первая мировая, жизнь артиллеристов. Тебе понравится, — и я дал Лазареву «Тяжёлый дивизион».
— Я всё прочитаю. Не возражаешь? Сперва только закончу расчёты для учебника. Книги на алою полку можешь поставить. У меня литература, сам понимаешь, только военная…
«Что ещё за учебник!» — подумал я, но спросить не решился: таким отрешённым сразу стал Лазарев, склонившийся над столом и, видимо, забывший обо мне.
Я повесил на гвоздь шинель, каску, бинокль, взял из полевой сумки уставы и начал готовиться к занятиям со взводом, устроившись за столом напротив Лазарева. Мы занимались часа два, каждый листая свои книги, делая выписки, а Лазарев что-то ещё чертил, подсчитывал на логарифмической линейке. Писал он мелко и быстро, чертил уверенно, чувствовалось — эту работу он знает и умеет делать.
Потом мы слушали сводку информбюро. Не сговариваясь, вместе стали разглядывать карту фронтов, висевшую на стене. И начался разговор о самом главном, чем мы жили: о наступлении наших войск, почему-то приостановившемся, о том, что до Берлина ещё так далеко, а в сводке опять — «существенных изменений не произошло».
