— Итак, как и договорились, встречаемся в час, около Спаса-на-Крови, — сказал Александр и направился к извозчикам, стоявшим большой группой ближе в Литейному.
Они остались со Надькой одни, и Николай понял, что ему никуда не надо бежать. Эта мысль была такой острой, что он вздрогнул. Впервые за последние дни он почувствовал, что сильно устал, что его гнетёт что-то изнутри. Он вспомнил жену, как они также шли по Невскому, только чуть пораньше, и солнце так же отражалось в окнах домов и витринах магазинов. Потом, ближе к вечеру, они попали в страшный питерский дождь, промокли до нитки и еле-еле досидели в «Доминике» до отхода поезда. Он тогда то ли переволновался, то ли заболел, но чувствовал себя прескверно, поэтому та возможность лечь на чистую полку в купе запомнилось ему хорошо.
— До часу нам делать нечего. Давай, показывай город, выдумщица.
— Хорошо, пойдём.
Она пошла к Невскому проспекту в святой женской уверенности, что мужчина послушно идёт сзади. Он шёл за ней и думал, что город совсем не изменился, что фасады надо красить и наверное в магазинах всё дешевле, чем в Москве. Стандартный набор мыслей москвича в Питере, и, неожиданно для себя, он сказал:
— Лужкова на них нет, — но потом сообразил и улыбнулся на вопросительный взгляд Надежды. Она тоже шла молча, думая о чём-то своём. Коля обернулся и посмотрел на Вокзал. Лишившись брежневской монументальности, он, тем не менее не терялся в архитектурном ансамбле. А вот гостиница совсем не изменилась. Даже на месте «Сайгона» было какая-то кофейня.
Николай любил этот город. Прежде всего за его соразмерность человеку. За уют улиц, колодцы проходных дворов и облупленные фасады дворцов. Он любил ленинградский кофе, который не испортили даже автоматы «Эспрессо». Может быть просто в Питере он отдыхал, а в Москве работал? А ведь Васька должен был поехать сюда, подумал он, подходя к Аничкову мосту. Вроде где-то здесь недалеко на набережной исторический факультет, куда они с ним заглядывали, во время совместных поездок. Николай попытался вспомнить кого-нибудь из историков того времени, но вспомнил, почему-то, только Каверина, который вроде учился на Востоковедении. Империя, блин, подумал он. Всё просрали, как и в 91-м. Сволочи. Так же в три дня. Но почему у нас всё через жопу. Триста лет строим, а потом махом всё отдаём дяде. И так двадцать пять раз. Что за страна.
К Гостиному двору он подошёл злой на страну, на власть и на себя дурака.
