С Василием, бывшим подводником и человеком размером с телефонную будку эпохи развитого социализма, было почему-то поспокойнее. Поэтому опасные метры от лифта до квартиры удалось преодолеть без особого напряга. Но и на этот раз Николая никто не ждал.
— Ну, раздевайся и на кухню. Ты всё расскажешь, а я приготовлю чего-нибудь — направил гостя Николай, одновременно стаскивая с ребёнка комбинезон и угощая конфетой, которую предусмотрительно положил около плюшевого львёнка.
— Погладь львёночка – он хороший, он конфетку тебе принёс. Дочка от избытка чувств поцеловала львенка в стоически безразличную морду, уже изрядно запачканную шоколадными следами былых благодарностей.
Расправившись с ребенком, Николай пошёл на кухню, к недочищенной картошке, которая валялась в раковине и полдня ждала своего часа. И таки этот час настал.
Василий начал быстро доставать из сумок свои нехитрые сибирские дары – кедровые орешки, водку местного разлива и рыбу омуль, которая почему-то раньше водилась исключительно в озере Байкал, а теперь свободно лежала в каждом московском магазине, отличаясь от старого вкусом, размером и ценой. К большому удивлению хозяина гость достал и большую бутылку "мартини".
— Это что, уже в Улан-Удэ стали делать, — с зарождающейся надеждой спросил Николай. Если у Васьки есть деньги на хорошие напитки, значит есть шанс получить чего-нибудь из старых вложений. Сейчас это совсем не лишне. Хорошо бы долларов сто, или двести, — размечтался он.
— Или грант получил на палеолит, — продолжал он с интересом глядя на ветчину и прочие продукты, возникающие из объёмистых пакетов.
— Угу, дождешься этих грантов. Скорее сдохнешь. Кого на Западе интересует палеолит в Сибири. Два-три нищих института, которые сами побираются, как умеют.
— А как же ЦРУ или какое-нибудь РУМО – они что, уже не хотят скакать по ЗабВО под видом учёных. Раньше вроде они это страсть как любили.
— Так то раньше. Сейчас мы никому не интересны. Даже китайцам. И вообще, ЗабВО сейчас вроде как объединили с Сибирским, теперь это такой монстр, не только секреты, армию свободно потерять можно.
Николай вспомнил степь, её бесконечность, однообразие холмов и синие яркие звезды, которые никогда не увидишь в Москве. Он вдруг почувствовал то ощущение одиночества на этой гигантской равнине, протянувшейся от лесов Приамурья до Дона и Волги, которое охватывает тебя ночью, когда все спят и только костер пытается гореть. А чему гореть в степи, кроме досок из-под ящика с тушёнкой или патронами.
