На мгновение корабль покачнулся, но он выправил его, маневрируя каждым кусочком воли и ума, и все-таки спустился еще ниже, зависнув всего в нескольких футах от поверхности поля.
Он опустил корабль так легко, так мягко, что тот чуть щелкнул, коснувшись земли. Неподвижно сидя в кресле, он понемногу обмякал, расслабляясь по дюймам: сначала один мускул, потом другой.
— Устал, — сказал он самому себе. — Это самая трудная работа, которую я когда-либо делал. Еще несколько миль — и я бы не выдержал, разбился к чертовой матери.
Вдали на поле виднелась группа домов, и автомобиль наземной службы вывернулся из-за них и помчался по лугу прямо к нему.
Легкий ветерок ворвался в разбитый иллюминатор, коснулся лица, напомнив ему…
— Дыши, — приказал он самому себе.
— Ты должен дышать, должен выйти и улыбнуться им. Они ничего не должны заметить, сразу, во всяком случае. Борода и одежда немного помогут. Они так будут глазеть на них, что мелких деталей не заметят. Но не дыхания, они могут заметить, что ты не дышишь. Он осторожно втянул в себя глоток воздуха, почувствовав, как воздух с острой болью прошел по ноздрям и хлынул в горло, ощутил его огонь, когда он коснулся легких. Еще вдох и еще один… В воздухе был запах, и жизнь, и странное возбуждение. Кровь билась у него в горле и стучала в висках. Он приложил пальцы к запястью и ощутил, как она пульсирует. Подступила тошнота, короткая, выворачивающая желудок, но он справился с ней, напрягая все тело, вспоминая обо всем, что должен сделать.
— Сила воли, — сказал он себе. — Энергия ума, энергия, которую никто не использует в полную силу. Воля, чтобы приказать телу, что он должен делать, энергия, чтобы заставить работать механизм тела и органов после многих лет ничегонеделания. — Один вдох, потом второй. И сердце уже бьется ровнее, стуча как насос. Успокоился желудок. — Начинай действовать печень. Продолжай качать кровь, сердце. Не то чтобы ты был старым и “ржавым”, ты никогда не был таким. Просто другая система заботилась о том, чтобы ты был в форме, чтобы мог в мгновение ока перейти на запасной базис. Но сам переход был шоком. Он знал, что так будет, что это означает агонию старого вида жизни и обмена веществ.
Он держал в уме схему своего тела и всех его работающих частей — непостоянную дрожащую картину, которая вздрагивала и меняла расплывчатые цвета. Но она успокаивалась под усилием воли, под усилием его ума и, наконец, стала четкой, неподвижной и яркой — он понял, что худшее позади. Он прислонился к рычагам управления корабля, сжав руки так сильно, что они почти вдавились в металл. Пот проступил на всем его теле, он обмяк и ослаб.
