Сундук прибыл утром, когда Саттон заканчивал завтрак.
Сундук был стар и потрепан, древняя обивка из сыромятной кожи висела клочьями, обнажая скелет из испорченной стали, тут и там покрытой ржавчиной. Мыши совсем съели кожу на одном конце. Ключ торчал в замке, полосы крепления были развязаны.
Саттон вспомнил его: это был тот самый сундук, что стоял в дальнем углу чердака еще со времени детства, когда мальчишкой он ходил туда играть, если лил дождь.
Он аккуратно подобрал сложенный номер “Галактик Пресс”, принесенный за завтраком, и неслышно развернул его.
Статья, которую он искал, была на первой странице, третьим пунктом в колонке известий Земли:
“Мистер Джеффри Бентон убит прошлой ночью на неофициальной дуэли в одном из центров развлечений в районе университета. Победителем был мистер Ашер Саттон, только вчера возвратившийся из полета к 61 Лебедя”.
Последнее предположение было самым позорным из того, что можно было написать о дуэлянте: “Мистер Бентон выстрелил первым и промахнулся”.
Саттон сложил газету, положив ее на стол, и зажег сигарету.
— Я думал, что погибну, — сказал он себе, — я никогда раньше не стрелял из такого ружья… даже едва знал, что такое существует, хотя и читал о нем. Но я не интересовался дуэлями, а только дуэлянты, коллекционеры и антиквары что-то знают о древнем оружии.
Конечно, не я на самом деле убил его — Бентон сделал это сам. Если бы он промахнулся, а причины промахнуться у него не было, статья читалась бы по-другому: “Мистер Ашер Саттон был убит ночью на дуэли…”
Мы устроим славный вечерок, — говорила ему девушка. И она конечно же, могла знать. Мы поужинаем и организуем приятный вечерок, и Джеффри Бентон убьет тебя в доме развлечений — вот что оно могло значить.
Да, — подумал Аш, — действительно, она могла обо всем знать. Она и так знает слишком много. Например, о ловушках-шпионах в моей комнате. И о ком-то, кто заставил Бентона вызвать меня и убить. Она ответила “друг”, когда я спросил ее “друг” или “враг”. Но слово легко произнести и невозможно узнать, правдиво ли оно.
Она сказала, что изучала меня двадцать лет, — это, конечно, фальшь, потому что двадцать лет назад я отправился к 61 Лебедя, и ни для кого, ровным счетом ни для кого, на Земле я не представлял особого интереса. Просто шестеренка огромной машины. И до сих пор моя жизнь важна только для меня и для осуществления той великой идеи, о которой ни один человек на планете не может ничего знать, и даже если рукопись сфотографирована — это не имеет значения, так как прочесть ее никто не сумеет.
