Все обычное и успокаивающее после призрачных голосов галактики, шепчущихся в космосе. Мысли, которые невозможно сказать, невозможно связать и проследить: “Вот это началось тогда-то, так-то и так-то…”
— Как бы мы ни планировали наши действия, — думал Адамс, — человек будет пробовать все, испытывать любой шанс, не упустит ни одной решающей возможности.
Он хмыкнул про себя. Усмехнулся обреченности замысла: Тысячи слухачей, вслушивающихся в погоне за ключами, за намеками, за направлениями в редкие мысли разрозненных пространств и времен… Выискивать клочок смысла в потоке тарабарщины… охотиться за словом, предложением или разрозненной мыслью, которая может быть преобразована в новую философию, новую науку или новую технику… или в новое Что-то, о чем человеческая раса никогда и не мечтала.
— Новая концепция, — сказал себе Адамс, — совершенно новая концепция. Он мысленно нахмурился.
Новая концепция может быть опасной. Сейчас не время для того, чтобы не входить в привычную колею, что не совпадает с образом человеческих мыслей и действий.
Не должно быть никакого беспорядка Не должно быть ничего, кроме абсолютной бульдожьей решимости повиснуть на шее, вонзить свои зубы и так и остаться, поддерживая статус кво.
Когда-нибудь, позднее, через много веков, будет и время, и место, и свободное пространство для новой концепции. Когда хватка человека станет крепче, когда нить человеческого могущества не будет такой тонкой, когда ошибка — другая не будут означать фатального несчастья.
Человек в любой данный момент контролировал каждый фактор. Он имел преимущество в каждой точке. Слабое, надо признать, но, по крайней мере, преимущество. Так и должно остаться. Не должно быть ничего, что может склонить чашу весов не в том направлении. Ни слова, ни мысли, ни действия, ни шепота.
Очевидно, они ждали Саттона какое-то время, так как перехватили его, только он вышел из лифта, на пути к залу ресторана, куда он направлялся позавтракать.
Их было трое, и они выстроились перед ним в ряд с твердой решимостью не дать ему возможности бежать.
— Мистер Саттон? — спросил один из них, и Ашер кивнул.
Этот человек был как будто здорово потрепан. Может, на самом деле он и не спал в одежде, но первое впечатление было именно такое. Он сжимал короткими грязными пальцами поношенную кепку. Под давно нестриженными ногтями синела грязь.
— Что я могу для вас сделать? — спросил Саттон.
— Мы хотели бы поговорить с вами, сэр, если не возражаете, — ответила единственная в этой тройке женщина. — Понимаете, мы что-то вроде делегации. — Она скрестила полные руки на толстом животе, изо всех сил стараясь улыбнуться ему. Эффект этой улыбки был подпорчен тонкими волосами, которые в беспорядке вырывались из-под ее шляпки.
