Под ее тихое неспешное повествование я уснул.
Проснулся от громкого «здравствуй, Маруська!». И испуганное материнское:
— Ну, чего раскричалась, чего? Коля приехал, спит еще.
— Вот оно что! А я запереживала, смотрю, светится среди ночи, думаю, или приболела, или еще что, зайду пораньше, наведу справки. А у тебя гость! Надолго ли?
— Как получится.
Было слышно, как на кухне задвигали стулья.
— Садись, чаю попьешь, с конфетами, лимон вот, если хочешь, отрежь. Булку вкусную сын привез и масло шоколадное, садись. Повесь хустку к печи, пусть подсохнет. Я тоже, пока корове да свиньям дала, вся промокла. Совсем небо расхудилось, сыплет и сыплет.
— Что ему остается делать, будем грязь до самой Пилиповки таскать, в прошлом году как раз на Пилиповку морозы ударили, — это уже голос соседки.
— Оно так, — соглашается мать, — я вот с кухни половики убрала, чтобы не затаптывать, а то ведь и не достираешься, тяжеленные. По молодости соткала на свою голову, а теперь мучаюсь, надо бы на чердак забросить, да пусть бы там и доживали свой век.
— А я свои и не помню, когда мыла. Вывешу на плот, обстучу да опять в хату.
Было слышно, как они пододвигали стулья поближе к столу, разливали чай, вели обычный неторопливый разговор: близкий и понятный им обеим. И в этом разговоре было столько душевности, теплоты, сочувствия друг к другу, вдовьего понимания, что он выделялся светлым контрастом на фоне моих переживаний.
— Коля по службе или как? Сколько прошло, как они у тебя были?
— Много, больше года. Хочет на родину вернуться, а как оно сложится.
— Ох, и далекая дорога, далекая, — соседка сочувственно вздохнула. — Это же где той Ташкент, как подумать, так за светом, если не на краю. Вот колготню устроил этот Горбачев, на весь мир, все вверх дном перевернул. Это надо же было до такого додуматься?!
— Думаешь, сам? Нашлось кому надоумить! Сколько там советчиков ходило, — в стаканах позвякивают чайные ложечки, — одна Америка чего стоит.
— Оно так, много всяких, как Антон говорит, а умного ни одного. Эти в пуще так совсем одичали от власти. Антон говорит, окабанели, добили то, что Горбачев не добил.
— Не на трезвую же голову.
— Ну да, пьянка только дури добавила. Ни Бога, ни черта не побоялись.
— Я тебе, Маруська, скажу, что придет время и им руку ко лбу поднести, все зачтется, все. Василь-то дров хороших привез?
— Каких выписала, ольха с березою. Гореть будут!
— Ну и слава Богу. А мне Антон обещал, да все никак не получается.
