Игла моего барографа показывала 41,300 футов, когда я убедился, что подняться выше не могу. Физическое напряжение я еще мог перенести, но машина моя дошла до предела. Воздух не давал прочной опоры крыльям, два цилиндра перестали работать… Если б я уже не достиг зоны, к которой стремился, я в этот день наверно бы уже не достиг ее. Но ведь она достигнута… Паря кругами на высоте 40,000 фут, я предоставил свободу моему воздушному коню и в бинокль внимательно осмотрел все вокруг. Небо было ясно; никаких ужасов, предполагаемых мною, не замечалось.
Я подумал: не расширить ли мне круги парения? Ведь охотник не кружится на одном месте, когда ищет дичь. Направление я более или менее установил по солнцу — от компаса пользы было мало, а земли не видно — и направил свой аэроплан к намеченному пункту. Я видел, что бензину у меня хватить самое большее на два часа, но это меня не пугало — один планирующий спуск мог в любой момент перенести меня на землю.
Внезапно я заметил что-то новое. Воздух впереди меня утратил свою кристальную прозрачность; в нем потянулись какие-то длинные мохнатые волокна, как будто струйки дыма от тонкой папироски. Они висели гирляндами и кольцами, поворачиваясь и переплетаясь в лучах солнца. Пробираясь сквозь них, я чувствовал на губах слабый маслянистый вкус, а на деревянных частях аппарата осела как будто жирная пена. По-видимому, в атмосфере плавало какое-то бесконечно тонкое органическое вещество. Это не жизнь — но, может быть, отбросы жизни. Или пища для живых существ, для воздушных чудовищ — как скромная морская протоплазма служит пищей для огромного кита. Раздумывая об этом, я поднял глаза и увидал дивное зрелище. Сумею ли я описать его?
Представьте себе голотурию, как водятся в южных морях, в форме колокола и огромнейшей величины — гораздо больше купола на соборе св. Павла. Колокол был светло-розового цвета с нежно-зелеными отливами и так прозрачен, что только очертание его обрисовывались на темно-синем фоне неба. Он весь пульсировал, слабо, но ритмически: от него свешивались вниз два длинных зеленых щупальца, медленно раскачивавшихся взад и вперед. Прелестное видение бесшумно проплыло над моей головой, легкое и хрупкое, как мыльный пузырь.
Я чуть не опрокинул моноплана, усиливаясь получше разглядеть его, но вдруг очутился среди целого флота таких же воздушных тюльпанов, всех размеров, но не таких больших, как первый. Некоторые были даже совсем маленькие, но большая часть величиной с обыкновенный воздушный шар. Нежностью ткани и окраски они напоминали тончайшее венецианское стекло. И все на солнце отливали радугой. Несколько сотен их проплыло мимо меня.
