Видя, что моему клиенту хотелось поскорее уйти, я не возражал; но позвав моего кассира, приказал ему выдать пятьдесят тысяч фунтов. Когда я остался один перед драгоценным футляром, лежащим передо мной на столе, я невольно подумал об ужасной ответственности, которую я взял на себя. Не было никакого сомнения, — так как это было национальное имущество, — в том, что произошел бы страшный скандал, если бы с диадемой случилось что-нибудь. Я стал раскаиваться, что принял залог. Но изменить ничего уже нельзя было, поэтому я запер вещь в моем собственном шкафу и вернулся к работе. Когда настал вечер, я подумал, что неосторожно будет оставить драгоценность в конторе. Банкирские кассы бывают нередко взламываемы, почему не случится этого и с моей? В таком случае, как ужасно будет мое положение! Поэтому я решил, что в эти несколько дней я буду возить с собой футляр из конторы домой и обратно, так что он будет всегда у меня под рукой. С этим намерением я позвал Кэби и поехал домой в Стритгэм, взяв с собой футляр с диадемой. Я вздохнул свободно лишь тогда, когда принес его в мою комнату и запер в свой письменный стол.
Теперь я должен сказать несколько слов о моих домашних, мистер Хольмс, так как я хочу, чтоб вы хорошенько представили себе все положение. Мой грум и мой лакей не ночуют у меня в доме, и потому о них говорить нечего. У меня три служанки, которые живут у меня уже очень давно и стоят выше всякого подозрения. Четвертая же, Люси Парр, служит у меня всего несколько месяцев. Но и она поступила в дом по хорошей рекомендации и я всегда был ею доволен. Она очень хорошенькая девушка и имеет много обожателей, которые приходят иногда к ней. Это единственная темная сторона, которую мы нашли в ней, но в общем мы считаем ее хорошей прислугой.
Вот и все относительно слуг. Семья же моя так не велика, что описывать ее не долго. Я вдовец и у меня всего один сын — Артур. Он составляет мое горе, мистер Хольмс. Без сомнения мне самого себя надо винить. Говорят, что я избаловал его. Это очень возможно. Когда умерла моя дорогая жена, он остался единственным моим утешением в жизни. Мне больно было видеть, когда улыбка сбегала с его лица и потому я ему никогда ни в чем не отказывал. Может быть для нас обоих было бы лучше, если бы я был построже, но я думал, что так лучше.
Конечно, я желал, чтобы он продолжал мое дело после меня, но у него к делам нет ни малейшего расположения. Он всегда вел рассеянную, дикую жизнь и я, конечно, не мог ему доверять крупных сумм. Но он был молод. Он сделался членом аристократического клуба и, имея очаровательные манеры, сошелся с людьми, привыкшими жить очень широко. Он стал вести крупную игру в карты и бросать много денег на скачках, так что наконец пришел просить дать вперед из его содержания, чтобы он мог заплатить долги чести. Он несколько раз пытался отстать от опасной компании, к которой он присоединился, но влияние его приятеля, сэра Джорджа Бернуэлля увлекало его снова.
