— Все это мы уже устроили. Вы уже числитесь в списках личного состава посольства. Так что вашего багажа смотреть не станут. Но, может быть, нам и не придется уезжать. Англия может, ведь и предоставить Францию ее судьбе. Нам известно наверное, что формального договора между ними нет.
— А Бельгия?
— И Бельгию тоже.
Фон Борк покачал головой.
— Не представляю себе, как могла бы это сделать Англия. Во-первых, тут есть договор. А во-вторых — это был бы такой позор, от которого бы Англия вовеки не оправилась.
— Зато избегла бы войны.
— А честь?
— Ну, дорогой мой, мы живем в утилитарный век. А честь — понятие, заимствованное у средневековья. При том же, Англия не готова к войне. Это непостижимо, — но даже когда мы установили специальный военный налог в 50 миллионов — казалось бы, это так ясно говорило о наших намерениях, как если б мы публиковали о них на первой странице «Таймса»— но даже и это не смутило англичан. не пробудило их от спячки. Правда, иной раз кто-нибудь задаст вопрос. Мое дело найти ответ. Кой-где подметишь раздражение. Мое дело — ослабить его и смягчить. Но, смею вас уверить, — никаких существенных приготовлений не сделано — не запасено ни снарядов, ни мер охраны от подводных лодок, ни станков для изготовления снарядов — ну, словом, ничего. Как же может при таких условиях Англия начать войну. особенно теперь, когда мы заварили такую чертову кашу в Ирландии, подняли суффражисток, которые, как фурии, бьют стекла — вообще, когда у нее и дома полны руки хлопот?
— Она должна думать о своем будущем.
— Это другое дело. Насчет будущего у нас планы вполне определенные, и ваша информация, милейший фон Борк, очень и очень пригодится нам. Джон Булль пусть выбирает сам: — сегодня, или завтра. Если он предпочтет сегодня, мы готовы. Если — завтра, мы еще лучше подготовимся. Мне думается, что для него выгоднее было бы драться вместе с союзниками. чем без них, но это — его дело. Эта неделя решит его судьбу. Однако, оставим отвлеченные соображения и перейдем к реальной политике. Вы хотели показать мне бумаги.
Он уселся в кресло, так, что свет падал прямо на его лысину, и, попыхивая сигарой, следил за каждым движением своего собеседника.
Комната была большая, с дубовыми панелями; дальний угол был отгорожен от остальной комнаты тяжелой занавесью. Когда фон Борк отдернул занавесь, обнаружился большой железный шкаф, окованный медью.
Фон Борк снял с цепочки у часов маленький ключик и, проделав какие-то сложные манипуляции, отпер тяжелую железную дверцу.
