— Сорок шесть! — сказал он.
— Пятьдесят! — закричал Манкюн.
— Это — пара беглецов из сумасшедшего дома, — сердито прошептал Голловей. — Если бы я был на месте Флинна, я попросил бы их показать, какие у них деньги.
Очевидно, та же мысль пришла и аукционисту, ибо он сказал:
— Извините, джентльмены, но в таких случаях просят вносить залог в обеспечение серьезности намерений. Вы извините меня, господа, но я должен исполнять свои обязанности. Люди вы мне незнакомые…
— Сколько? — лаконически спросил Штрелленхауз.
— Скажем, пятьсот фунтов.
— Вот вам билет в тысячу.
— Вот еще билет в тысячу фунтов, — заявил Манкюн.
— Это очень любезно с вашей стороны, джентльмены, — сказал аукционист, забирая билеты, — прямо даже приятно видеть такое оживленное состязание. Мистер Манкюн назначил по пятидесяти фунтов за голову. Слово за вами, мистер Штрелленхауа
Джек Флинн что-то прошептал аукционисту.
— Совершенно верно! — сказал аукционист и, обращаясь к покупателям, произнес: — Джентльмены! Мистер Флинн, видя, что вы оба крупные покупатели, предлагает вам присоединить к торгуемой партии партию его брата, мистера Тома Флинна. В этой партии тоже семьдесят лошадей таких же качеств, как и лошади мистера Джека Флинна. Всех лошадей пойдет, таким образом, сто сорок. Имеете ли вы какие-либо возражения, мистер Манкюн?
— Никаких.
— Вы, мистер Штрелленхауз?
— Мне это предложение очень нравится.
— Это великолепно, прямо великолепно! — воскликнул аукционист. — Итак, мистер Манкюн, вы предлагаете по пятидесяти фунтов за голову, имея в виду все сто сорок лошадей?
— Да, сэр.
Толпа шумно вздохнула. Сразу — семь тысяч фунтов! Этого даже в Донсло никогда не слыхали.
— Вы прибавите что-нибудь, мистер Штрелленхауз?
— Пятьдесят один.
— Пятьдесят пять.
— Пятьдесят шесть.
— Шестьдесят.
Присутствующие верить своим ушам не хотели. Голловей стоял, разинув рот и вытаращив глаза. Он ничего не понимал. Аукционист был принужденно развязен, делая вид, что его эти цены не изумляют. Джек Флинн из Кильдара блаженно улыбался и потирал руки. Толпа пребывала в гробовом молчании.
— Шестьдесят один фунт! — сказал Штрелленхауз. С самого начала торга он стоял неподвижно. На его круглом лице не было и признака волнения. Соперник его, напротив, волновался, глаза его сверкали, и он постоянно дергал себя за бороду.
— Шестьдесят пять! — закричал он.
— Шестьдесят шесть.
— Семьдесят!
Штрелленхауз молчал.
— Вы ничего не скажете, сэр? — обратился к нему аукционист.
