…Гитлеровские стратеги любили воевать строго по уставу, действовали они словно по расписанию: то наступали всем фронтом своих пятидесяти дивизий, то группами соединений, то частями; когда же первоначальный план захвата города сорвался, они чаще всего пускали в бой отдельные подразделения, сильно обрабатывая огнем артиллерии и бомбовыми ударами авиации перед атакой намеченный для наступления пункт.
Гуртьев успел хорошо изучить тактику врага и безошибочно определять его ближайшие планы. Разгадал он их и сейчас. К полудню Чамов доложил об исполнении приказа.
Вдруг на нашем участке началась бешеная стрельба. Это немцы нажимают на полк Кушнарева.
— Держитесь, майор! Немцы сейчас прекратят атаку. Не волнуйтесь, — говорит полковник.
И снова не ошибся. Противник перебрасывает силы к Чамову, а здесь успокаивается.
Ждем час, другой. Гитлеровцы вымотались, пехота уступила место артиллерии, та усердствует.
Медленно опускается ночь, теперь горящий город особенно страшен. Всюду языки пламени, всюду дым.
— Ну, капитан, можно и до дому, — говорит Гуртьев. — Вечером с левого берега пополнение должно прийти. Надо встретить.
«Пополнение» — какое громкое название. Кажется, вот выгрузятся из катеров несколько тысяч человек. Какое там! Придет сотня, и то отлично. Порой даже в голову закрадываются тревожные мысли. Неужто совсем обезлюдели?
В штольне застаем комиссара дивизии старшего батальонного комиссара Свирина, широкоскулого, добродушного силача, с крутым, удивительно крепким подбородком. Взгляд его тоже крепкий, волевой. Человек требовательный, но доброй души. Комдив и он понимают друг друга с полуслова, они сработались хорошо. Свирин прекрасно умеет помогать Гуртьеву, умеет завоевать любовь солдат.
— Где же пополнение? — спросил Гуртьев Свирина.
— На подходе, так доложили, а сегодня я не ездил на левый берег.
Полковник изучающе посмотрел на утомленное лицо собеседника и вдруг спросил:
— Опять в окопах ночевали?
— Ничего не поделаешь, — улыбнулся комиссар.
— И в контратаку ходили?
— Было.
— Эх, Афанасий Матвеевич, не бережете вы себя.
— А вы, Леонтий Николаевич? — ответил Свирин.
— Нет, я берегу, сегодня я, например, целый час спал. Глупо растрачивать последние силы.
…Наступала ночь. Холодело. С севера, из-за черных скелетов заводских корпусов, то и дело налетал неистовый ветер. Он гудел в остатках дымоходов разрушенных домов, со скрежетом рвал с крыш железо.
— Время подходящее, — заметил Гуртьев. — Когда фрицы улягутся, действуйте, капитан, и помните: «язык» необходим.
