— Драпануть задумал, стой! — приказал он.
— Я связной, никуда не драпаю.
— Связной или беглый, а шагом марш к командиру дивизии, — приказал писарь и вместе с другими артиллеристами повел «раненого» к Гуртьеву. По пути «раненый» допустил еще одну ошибку: попытался оторвать подкладку с шапки-ушанки. Заметили это, вырвали шапку, под ее подкладкой нашли пузырек с ядом.
У Гуртьева «раненый» сознался, что его послали в наше расположение гитлеровцы, да и сам он оказался немцем.
Хочется сказать несколько слов и о писаре, задержавшем шпиона. Он заслуживает этого.
Некоторые полагают, писарь в штабе — бездельник, у него профессия роскошная. У нас это было не так. Жить в холодном сыром блиндаже, работать при свете коптилки круглые сутки — ужас. Да и не без большого риска занятие. Писарь обязан часто ходить в подразделения, собирать там сведения, следовательно, подвергать жизнь ежеминутной опасности. Да что в подразделения! На кухню тоже надо ходить, а кухня по заведенной традиции — самое горячее место обстрела. Противник заметил скопление народа — и бьет из миномета. Не удивительно, что один трусоватый штабной работник предлагал тому, кто принесет ему суп, свой паек хлеба.
Не таков был наш писарь. Он ничего не боялся и разгуливал под обстрелом вполне свободно. Повсюду приходилось встречать его длинную, качающуюся на ходу фигуру. Бойцы его очень любили. Писарь этот был большим весельчаком. В прошлом он работал в эстраде.
Таким неунывающим он был всегда.
Помню, как-то напоролись мы с ним и двумя связистами на фашистские танки. Танки ринулись на нас, а мы спрятались в подвал ближайшего разбитого домика. Гитлеровцы заметили это и давай кататься над нашей головой. Подвал небольшой, перекрытие над ним ветхое, потолок трещит, вот-вот рухнет. Но это полбеды, авось не весь провалится, хуже, если ворвутся автоматчики и забросают гранатами. А весельчаку хоть бы что! Смеется, балагурит. Он подпер своей продолговатой головой потолок и кричит:
— Не бойтесь, удержу!
Я невольно расхохотался. А тут наш канцелярист выхватил противотанковую гранату, которую, как и каждый из нас, носил у пояса, и, сделав вылазку, подбил машину.
В другой раз я встретился с ним на палубе катера, переправлявшегося через Волгу.
На середине реки рулевое управление отказало. Пассажиры сильно встревожились. Люди, не боявшиеся в окопах ни черта, оказавшись во власти водной стихии, чувствовали себя неважно.
Механик пытался исправить повреждение, но сам ничего сделать не мог, а его помощник слишком нервничал. Вдруг откуда ни возьмись — писарь.
