Вот заговорила наша артиллерия, и стала легче. Словно близкий друг к тебе подошел на помощь.
С удовольствием вслушиваюсь в четкие, хорошо согласованные залпы.
— Молодцы, — хвалит капитан Дятленко.
Командир-артиллерист польщен, но все еще дуется:
— Целый боевой комплект можно эдак выбухать, не следовало бы, не следовало!
Артиллерийская дуэль вступает в свои права. Уже заговорили немцы. Снаряды ложатся почти у самого НП.
Начальник штаба приник к телефону. Дятленко в восторге. Здорово повезло. Артиллерийский налет помогает решить кучу неотложных, давно задуманных задач. Он приказывает второму батальону отбить лишний десяток метров, территории завода. Капитан на кого-то кричит, кому-то доказывает. Бесконечно пищит телефон.
«Левый сын» — так на фронтовом языке назван второй батальон — продвинулся, и начштаба идет туда.
«И отлично, что продвинулся», — решаю я. Теперь немцам в Г-образном доме не до осмотра помещения. Наблюдатели их наверняка торопятся. Раз наши атакуют соседа, значит, могут и тут наступать. Сижу в блиндаже и представляю себе, как крадутся мои разведчики из подземелья, как они выползают из колодца. Впрочем, ловлю себя на мысли, еще рано, часы показывают лишь 23 часа 30 минут.
— Может, хватит, — умоляет артиллерист. Он в уме подсчитал все выпущенные снаряды, подвел итоги и злится.
— Еще минуту, — теперь уже умоляю я и говорю это ему каким-то извиняющимся тоном.
— Минуту, — вздыхает артиллерист. — В минуту сколько выпущено будет снарядов. — И он, вероятно, снова сердито подсчитывает и подсчитывает.
А я думаю об Ахметдинове. Сейчас этот татарин мне дороже всех в мире.
Вдруг грохот. Вернее, даже не грохот, а словно что-то черное упало на землю. Страшное, ни с чем не сравнимое. Смерть? Нет, что-то похуже. Падаю, и чудится — конец. Становится очень холодно. А тело обдувает горячий песчаный вихрь. Первое, что приходит в голову, — жив. Необычайно радостно это открытие. Стараюсь угадать, что случилось. Встаю не сразу и робко. В душе отвратительный, спирающий дыхание ужас. Затем радость, буйная, почти ребячья. Даже и не ранен. А вокруг все разворочено. Теперь уже не думаешь о себе. Рядом хрипит командир-артиллерист. Застонал и кто-то еще… Я пытаюсь помочь, но боюсь неумелыми руками причинить боль.
Минута-другая удивительной суеты, и все становится на свое место. Какие-то ловкие, внезапно появившиеся откуда-то санитары уносит раненых. Связисты деловито чинят поврежденную линию. Еще немного, и зуммерит телефон. Спрашивает Гуртьев, вездесущий комдив узнал о нашем несчастье. Мне нехорошо: спина потная и руки дрожат. Впрочем, голос Гуртьева успокаивает.
