Когда Марлов вышел, Эдита обратилась к жениху:
— Ты, по-видимому, не придаешь большого значения этому повышению?
— Напротив, даже очень большое, но оно радует меня только за тебя. Меня оно защитит от некоторых враждебных влияний… но это уже касается исключительно меня. Все заботы предоставь мне, пусть они не омрачают твоего блеска.
— Другими словами, ты предоставляешь мне роль великолепного украшения для твоего дома и намерен отдалить меня от серьезной стороны жизни? Феликс, ты, очевидно, совсем не знаешь меня, предлагая мне такого рода роль.
В этих словах слышался упрек, но это не было нежным упреком невесты, требовавшей участия в делах будущего мужа. Услышав эти холодные слова, луч счастья, снова вспыхнувший в глазах Рональда, сразу же потух.
— Я знаю, кем ты можешь быть, — сказал он с вынужденным спокойствием. — Но, в сущности, в том, что ты услышишь, нет ничего нового. Это — старая история зависти, злобы и ненависти к «выскочке», опередившему всех остальных. Открыто никто не посмеет выступить против меня, да я и не посоветовал бы никому делать этого, но скрытая вражда еще опаснее открытой борьбы. Чтобы внушить уважение завистникам, необходимо что-нибудь выдающееся. Дворянская грамота в наших кругах считается высшим знаком отличия; ее не дают всякому счастливому спекулянту, а мне она даст еще необходимую поддержку для дальнейших успехов. Если ветер подует в другом направлении, Феликса Рональда можно свергнуть, а барона фон Рональда — не свергнешь. Признание своим уже явится как бы обязательством для высших кругов стать на мою защиту.
Эдита внимала его словам уже с некоторым страхом. До сих пор она видела лишь блестящий путь метеора, при последних же словах жениха ей пришлось заглянуть и в темную бездну, где пресмыкались всякие враждебные силы.
— Я не знала, что под тобой такая шаткая почва, — тихо произнесла она, наконец.
— Пустое! — воскликнул Рональд. — В открытом море всякое судно подвержено качке. Это нисколько не пугает капитана, и он смело вступает в борьбу со стихией. Я знал, что делаю, требуя себе не простое дворянство, а баронский титул. Волей-неволей высшему свету придется согласиться с этим, и совершившийся факт заткнет глотки моим противникам.
Он говорил это тоном победителя, но невеста встретила его слова молчанием. От ее прежнего чувства радости не осталось и следа при мысли о том, каким путем достигается это «отличие» и каким целям оно должно послужить. Да и вообще это было весьма странной темой разговора для первых минут после помолвки. В нем речь шла лишь о ненависти и злобе, о борьбе и бурях, предстоявших впереди. При этом Эдита невольно вспомнила об угрожающих взглядах, которыми обменялись Рональд и Эрнст, и с ее губ сорвался вопрос:
