— И этот союз стал бы величайшим счастьем моей жизни…
— Тогда мне очень жаль, что я не могу дать тебе это счастье, — перебила его девушка тем ледяным тоном, который Мансфельд слишком часто слышал из ее уст.
Он невольно отступил назад и в безмолвном изумлении уставился на нее.
— Как?
— Для меня невозможно выполнить волю завещания, — с прежней уверенностью повторила Элеонора.
Гельмут кусал губы.
— Вот как? К этому я, честно говоря, вовсе не подготовлен.
Он отвернулся и перешел к окну. В нем боролись различные чувства: он был посрамлен, унижен, пристыжен. Как глубоко он заблуждался! Вместе с графом Оденсборгом он старался разорвать узы, которых в действительности не существовало; с самого начала было решено отвергнуть его!
Прошло несколько секунд в томительном молчании.
— Ты обиделся, Гельмут? — спросила, наконец, Элеонора вполголоса.
— По крайней мере, я не думал о таком неприятном впечатлении от моей особы, — ответил он, не оборачиваясь.
— Или, вернее, ты не предполагал, что можно вообще отвергнуть руку владельца Мансфельда?
— Ты ошибаешься, Элеонора, я…
— Ах, не трудись, пожалуйста, говорить неправду! — перебила его девушка. — Из твоей преувеличенной вежливости и из снисхождения графа Оденсборга я слишком хорошо чувствовала, какое непомерное счастье должен был бы принести этот брак мне, бедной сироте. Вы оба, вероятно, не считали возможным, что она добровольно откажется от этого счастья. Мне больно, что я должна идти против воли дедушки, но принуждать меня он не намеревался: он слишком сильно любил меня.
При последних словах Гельмут быстро обернулся, и в его глазах сверкнул гнев:
— Следовательно, это значит, что у тебя решительное отвращение ко мне?
— Это значит только то, что мы слишком различны, чтобы составить друг другу счастье.
— Неужели ты открыла это всего за какую-то неделю? Ведь мы так мало времени знаем друг друга.
— Этого времени оказалось достаточно, чтобы показать мне, как глубоко расходятся наши мысли и чувства. Ты презираешь наши леса и болота, и тем не менее это — твоя родина, где ты появился на свет, откуда родом твой отец, где в течение столетий коренится твой род. В наших болотах живет народ, которого вы не покорили своими притеснениями и никогда не покорите, в шелесте наших лесов веет память о минувших величии и могуществе, которые, правда, исчезли, но не забыты. Тебе скучно смотреть на море, потому что ты не понимаешь языка волн, катящихся к нашим берегам. Для нас это — родные звуки, и они никогда не забудутся нами в жизни, где бы мы ни были; они всегда неудержимо влекут нас к нашим лесам и берегам. Тебя они, конечно, никогда не трогали там, для тебя здесь все мертво и безмолвно — ведь родину ты давно забыл и потерял!
