Эдвард выпрыгнул из экипажа и, взлетев вверх по ступеням великолепного четырехэтажного особняка, нетерпеливо постучал в дверь тростью. Немного погодя ему отворили, и дворецкий, почтительно склонив голову, отступил в сторону, пропуская его внутрь.
— Миледи в гостиной, милорд.
— Спасибо, Денвер. — Вручив человеку шляпу и перчатки, Эдвард поднялся по лестнице.
В помпезно обставленной гостиной, как всегда, в полумраке, в кресле у камина, скорбно приложив к глазам платок, сидела его мать. Зная, что ждала она не его, Эдвард без слов приблизился к буфету и взял одну из стоявших там неровно поблескивавших свечей.
— Добрый вечер, матушка.
Леди Гартдейл от неожиданности вздрогнула.
— Эдвард! — Женщина обернулась и с осуждением воззрилась на сына. — Что ты здесь делаешь?
— Я приехал по вашей записке. — Эдвард подошел к серебряным канделябрам и огарком, который держал в руке, зажег свечи.
Глаза вдовы сузились.
— Письмо предназначалось Элен.
— Я перехватил его. Как ваше здоровье, матушка?
— Я нездорова, но вас ведь это не заботит, — проворчала мать. — Где Элен? Почему все оставили меня одну?
Эдвард возвратил огарок на подсвечник, а затем, взяв стул, уселся напротив матери.
— Нынче вечер у миссис Таунли. Мы все, даже вы, в числе приглашенных.
Леди Гартдейл отмахнулась.
— Я теперь не выезжаю. В день смерти твоего отца я удалились от мира. Удивительно, что люди этого не помнят.
— Они помнят, но шлют приглашения в надежде на то, что вы одумаетесь и придете.
Рука с платком застыла на месте.
— Мне не нравится твой тон, Эдвард. Ты знаешь, как мне тяжело, какую неизгладимую печаль оставила в моем сердце смерть твоего отца. Но, видно, никому нет дела до моих страданий! Никто не считает горе вдовы естественным.
Эдвард вздохнул. Он слышал эти слова не раз и понимал: споры и увещевания бесполезны. Однако сдерживать раздражение порой становилось просто невыносимо.
— Никто не говорит, что вам не должно горевать по отцу, мама, но всему есть предел. Нельзя, чтобы все остальные легли заживо в могилу единственно потому, что вы это избрали для себя.
— Ты несправедлив ко мне!
— Вы полагаете? Со дня кончины отца минуло четыре с половиной года — времени довольно, чтобы оправиться от горя.
— Он был мне мужем!
— А мне отцом, и я тоже нежно любил его, — принужден был ответить Эдвард. — Но его уж не вернешь, а мой долг, как, к слову, и ваш, — продолжать жить дальше.
— У меня нет больше ни перед кем долга!
— Вздор! Через несколько недель Элен покинет нас. Вы могли бы позаботиться, чтобы у нее остались приятные воспоминания о последних днях, проведенных в отчем доме.
