Конфискат раздавали по спискам, под охраной оставшихся витязей и руководством Карпа. Открыли ворота, поставили столы, разложили учётные книги. Парни и обозники принялись подтаскивать шмотки с бирками, выкликать имена. Толпа волновалась, гудела, но дружинники добрым словом неизменно призывали к порядку. Карп стоял в стороне, рядом со Щавелем и лепилой, сердито глядя на беснующуюся чернь.
– Бог даст денежку, а чёрт дырочку, и пойдёт божья денежка в чёртову дырочку, – пробурчал знатный работорговец. – Это быдло не сломить. Пило, пьёт и будет пить, – он сплюнул под ноги. – Не на кредиты, так в кабак спустит.
– Раньше-то сдерживались, – заметил Щавель.
– Раньше не было разгула потреблятства, а ныне привыкли. Развращённое сердце, если не сможет утолить жажду в шопинге, будет алкать азартных игр и шнапса. Это как с рабами. Если убежал, вкусил разок воли, всё – дальше можно голову сечь. Как ты его ни сковывай, найдёт способ смыться или неудачными попытками тебе всю малину удобрит. Опорочил городское население проклятый близнец.
– Ты знал Близнецов?
– Обоих, – вжал подбородок в грудь Карп.
– И как тебе Медвепут?
– Да такой же. В точности такой же.
– Они ходили вместе, как один человек, часто в обнимку, – добавил Альберт Калужский. – Издалека даже виделось, что это двуглавый широкоплечий манагер. Неприятное, скажу тебе, зрелище.
– Да, так и было, – признал Карп.
– Понимаю, близнецы, – кивнул Щавель. – Что ж они вместе править на Селигере не остались?
– С ханом, как ты говоришь, вступили в сговор. Пришлось разорваться ради исполнения генерального плана по сбору средств. Беркем уболтал, он может. Колдун… Нет в нём ничего святого, светлого, – Карп помрачнел, насупился, припомнил из своих походов в ордынские земли нехорошее, кашлянул в кулак. – Басурманское в нём одно, да-а… Знаешь, бывает такое, что русскому не понять, не принять душою. Совсем оно на другой стороне. Лепший кореш хана – светящийся орёл Гафур. Неведомой басурманской волшбой заточил хан Беркем дух Гафура Галямова в орла из Пятигорска. Поговаривают также, что Гафур сам заточился, но не это важно. Хуже, что летает Гафур и тянет из людей дыхание. Узнать его можно во тьме по зелёному призрачному свету. Когда свет мерцает, Гафур кушает.
– Тьфу, – в сердцах сплюнул Альберт через левое плечо. – Тьфу! Тьфу! – и обвёл вокруг сердца обережный круг.
– Вот такая вот положуха, – злорадно зыркнул на него караванщик.
«Лузга об этом ничего не рассказывал, – подумал Щавель. – Надо будет расспросить в дороге», – а вслух сказал:
