Тишина, пуста везде дорога,
Лишь цикада песнь поёт в траве.
Ночь темна, пустыня внемлет Богу,
Донося исправно обо мне.
И когда архангелы под руки
Отведут меня на Страшный суд,
Снисхождения просить не буду,
Претерплю в аду всё, что дадут.
Песня кончилась. Отзвенел последний аккорд. Зачарованный исполнением Михан не сразу обнаружил, что в кабаке повисла тишина. Каторжные хари обратились к певцу, но взгляды были не страшные, скорее, умильные.
– Ты, эта, братка, – обратился к Филиппу кряжистый седой великан. – Сбацай чего ещё.
Бард встал, напыжился, позырил сверху вниз на Лузгу: мол, твоё счастье, что прежде на ничью согласился, и выплыл на середину залы. Блеснул глазами по сторонам и, как бы исподволь, тронул струны, начал вкрадчиво, но так, что услышали все:
Нам демократия дала
Свободу матерного слова,
И нам не надобно другого,
Чтоб описать её дела.
Приход Большого Пиндеца
Принёс свободу в мир искусства.
Творцы явили свои чувства,
Открыв начало для конца.
Зал одобрительно загудел, и тогда бард зажёг по-настоящему.
* * *
Жил кровопиец в собственном доме возле кладбища, на углу улиц Рабочей и Котовского. Нарядный трёхэтажный домина был обнесён глухим забором на полквартала. Возле ворот на невысоком гранитном постаменте стоял крашеный чугунный памятник Котовскому. Котовский, с длинными усами и пышным хвостом, сидел на цепи под дубом. «Идёт направо – песнь заводит, налево – сказку говорит. Ас Пушкин», – поясняла вызолоченная надпись на цоколе. Глядя на умилительного Котовского, сложно было представить, как он выломал голыми руками решётку и убежал зимой с каторги. Ещё сложнее было вообразить, что заботящийся о русском культурном наследии обитатель особняка оказался ненасытным глистом, тянущим из простого народа все соки. Однако совет купцов не оставил в том никаких сомнений.
Щавель во главе тридцати пеших дружинников быстрым шагом пересёк город, отослал десятку во внешнее оцепление, постучал в ворота.
– Кто там? – распахнулось окошко в калитке, охранник недовольно выпялился на докуку. – Чего надо?
– Я Щавель, – бесстрастно произнёс старый лучник. – Открывай.
Привратник, узрев отряд витязей, захлопнул окошко и побежал докладывать, слышен был стук каблуков по утоптанной земле. Щавель отдал короткий приказ. Обученные тому ратники встали по паре с обеих сторон ворот, присели покрепче, сцепили в замок руки. На сцепку тут же запрыгнули товарищи, дотянулись до края стены, перевалились на ту сторону. Первая двойка, вторая, третья, четвёртая… Во дворе раздался короткий смачный удар. «В затылок попали», – понял Щавель. Зашкрябал по скобам засов, воротины растворились.
