Все запечатлевалось в памяти удивительно ярко. Все было интересно именно в своих подробностях — а уж они, как мозаика, складывали картину жизни. Потом эти подробности составят плоть экранных образов. Вот соседка по харьковской «коммуналке» тетя Валя — Вали ́, которая любила бантики, украшала стены комнаты фотографиями актрис и напевала вальс Штрауса из вышедшего перед войной американского фильма — ведь это же Валентина Барабанова из «Семейной мелодрамы»! Ремешок, которым подпоясан полушубок Ники из «Двадцати дней без войны», — тоже оттуда, из военного Харькова, где давно уже не было ни пуговиц, ни ниток. Хрупкая, зябнущая в тыловом зимнем Ташкенте, с поднятым воротником, коротко стриженная под мальчика Ника с капельками сережек на торчащих ушах — это она могла бы написать о себе словами из книги Гурченко: «Холод с детства пронизал меня так глубоко, что я чувствую его намного раньше, чем он наступает…»[37].
И это может быть холод не только физический.
Сломанные, исковерканные войной женские судьбы проходили перед глазами — но жизнь брала свое, и голодные люди, когда приходило весеннее тепло, оттаивали. Женщины хотели быть женщинами, в них пробуждалась вновь вера, что счастье вернется, возродится.
Продолжала жить музыка. Продолжали петь, тянуться к радости. Продолжалось все то, чего не смогло убить «взрослое детство».
В том детстве и в книге рядом несочетаемое. Ужасы оккупации — и аккордеон в «культурной пивной» на углу. Облавы — и «папина чечеточка», и «чубчик, чубчик кучерявый…». «Душегубки» — и песенки Марики Рокк в нетопленом кинотеатре. Голод, наледи на подоконниках — и тетя Вали, красящая волосы перекисью.
Контрасты жизни, увиденные во всех оттенках и подробностях, в сочетаниях невероятных, невозможных — и оттого пронзительно правдивых и парадоксально драматичных, — не они ли определят позже художнический стиль Гурченко, ее актерский почерк?
И ощущение хрупкости любого жизненного чуда, в том числе и чуда успеха, — ощущение, которое сопровождает Гурченко всю ее актерскую жизнь и не обманывает ее, — оно тоже оттуда, из «взрослого детства». Надо спешить, пока получается, работать, пока работается, надо жить жадно, чтобы успеть сделать как можно больше.
В этом она тоже оказалась права.
Только-только открылось «второе дыхание», и «Старые стены», а за ними «Дневник директора школы», «Двадцать дней без войны», «Семейная мелодрама», «Сентиментальный роман» сломали лед предубеждения. Только пошли увлекательные роли. Только началась настоящая работа.
