— А где хуже всего?
— Хуже всего в 101-й бригаде и в лесоцехе. Там, если захотят, любого за месяц уморят.
— А лучше всего?
— Везде хуево. В жилзоне, конечно, получше: библиотекарем, нарядчиком, завклубом, в ПТУ кем-нибудь... Ты ж не пойдешь шнырем? — сказал он и, улыбаясь, посмотрел мне в глаза.
— Нет, конечно.
— Да, шныревкой — тут желающих до хрена и больше. Как зима настает, мороз минус пятьдесят, так тут ломятся и в шныри, и в водовозы, лишь бы в тепло. Лишь бы выжить.
— Я, в общем-то, слышал.
— Ты такого, Санек, не слышал. Это страшная зона.
Он вдруг замолчал, поднял на меня глаза и прямо в упор
повторил уже совершенно другим тоном:
— Страшная...
Пробежал холод, и на душе стало тоскливо и тревожно. Теперь это надолго. И по-настоящему. Это уже не из рассказов Варлама Шаламова и Солженицына. Это все теперь «в натуре на собственной шкуре». Восемь лет... И надо выжить. И не просто выжить — прожить достойно. А главное — выйти. Хотя до этого еще ой как далеко.
Чистов прочитал мои мысли. В лагере все, кто просидел больше пяти лет, читают по глазам и по таким мелочам, которых на воле просто не замечают. Мы молчали.
— Курите, мужики. — Чистов пошарил по карманам, выложил на стол пачку сигарет с фильтром и начал рассказывать.
Эта зона всегда негласно называлась «мясорубка». Сюда мутноголовых, тяжелостатейников со всей страны свозили. Сейчас, правда, уже не то, что десять лет назад. Но я еще застал. Раньше шесть лет здесь самый малый срок был — в основном от десяти до пятнадцати. Я застал еще людей — четвертаки добивали. Раньше полный беспредел был: то черная зона, то красная. Резня, поножовщина, бунты. Сейчас другой беспредел. Сами скоро увидите. Людей тут ломают как спички. На моем веку такие росомахи были, по полсрока, по десять лет блатовали, а на одиннадцатый — вдруг в пидорах оказывались. Вон, Коля Фиксатый червонец отмотал, с блатными весь срок откантовался. А потом в карты проигрался в хлам. Ответить не смог, рассчитаться тоже. Опустили. Так с петухами срок и добивал. Здесь хуй кто поможет. За карты, мужики, не беритесь — дохлый номер.
Да что — Фиксатый... Были еще. Один, не помню кликуху, проиграл — ему постановку сделали, так он, короче, в запретку ломанулся. Его с вышки чурка застрелил. Одно, в натуре, хорошо — мужиком актировался. Да это место тут рядом. Старики его еще помнят.
— А ты сам-то за что? — спросил я, — срок-то у тебя немалый.
— Да-а, это дело мутное. Короче, потом как-нибудь расскажу. По приговору — одно, а в натуре — совсем другое. Давай вечером заходи, после отбоя, посидим, поговорим. Я тебе кое-что посоветую. С бригадирами перетру кой чево. А пока пойду, мне тут надо в одно место, ручки шлифануть.
