Шнырь убежал.
— Масть охуенная! Первый стол... Второй стол... На воле, блядь, бычки собирали. А тут первый стол... — проворчал Толя.
— Да они и здесь кое-кто кашу жрали руками прямо из флотки. Мустафа мне кой про кого рассказывал. Да и по рожам некоторым видно, — жестом изобразил я лысину и длинный буратинный нос, указывающие на портретное сходство с Крамаренко.
— Да, сейчас-то крыса отъелась. Раньше, бля, поди, в сапогах пряталась, а сейчас морда не пролезает...
— Да нет, он, по-моему, с карантина — в СПП. И завхоз по национальности.
Мы тихо заржали.
— Сегодня у нас, Толя, выходной.
— Есть маза — последний, — мрачно улыбаясь, согласился он.
И мы пошли курить во двор.
Через полчаса в открытые ворота, грохоча сапогами, ввалился беспорядочный строй. Последним притащился заготовщик с большим свертком в руках. Заскочил в завхозовскую каптерку, выложил что-то из принесенного и пошел по проходам разносить оставшиеся несколько паек. Наши и чьи-то еще.
Все вокруг опять зашумело, затопало. Замелькали кипятильники, зазвякали банки. Наступала вторая часть завтрака. Целая сотня народу ухитрялась на такой маленькой площади за считаные минуты поесть, собраться, одеться и выскочить через кишащие проходы на улицу, выкурить на двоих, на троих одну сигарету, построиться и двинуться на вахту.
— Стройся на работу! — крикнул во дворе шнырь. — Стройся, быстро!..
Из каптерки выполз Крамаренко.
— Иди, буди Захара с Петрухой, — тихо, по-домашнему сказал он шнырю. Тот на цыпочках пошел в дальний угол.
— Захар... Володя... вставай. Петруха... вставай.
— Да слышу, хули ты мне тут на ухо шепчешь. Привык Лысому шептать, га-га!.. — поднялся Захар. — Петруха, подъем!
— Ты, блядь буду, как на заготовку спешишь... Черпак, в натуре, вижу, вон, из-под подушки торчит! Хе-хе... — проснулся Петруха.
Они еще над чем-то посмеялись и стали собираться.
Через несколько минут все ушли. До проверки оставался час.
Просыпаться рано я уже привык — в следственном изоляторе подъем в шесть утра. Включается встроенный в нишу над дверью репродуктор, звучит гимн Советского Союза. Дальше какие-то новости с героическим уклоном. После них — утренняя гимнастика, под рояль. «...Встаньте прямо... вдохните... глубже... достаньте руками носки...» Особо диковинно это слушается, когда полкамеры сидит на шконарях с «козьими ножками» в руках и дышит газетой, набитой самосадом, который глубже уже не вдыхается. «...Начинаем бег на месте... выше ногу... выше голову...» Конечно на месте. Куда отсюда убежишь?
