— Он тебе вопрос задал, — напомнил старик. — Ты что, не будешь отвечать, а?
— Ах, да, — вспомнила Элли. — Да, вкусно. Очень вкусно.
— В следующий раз, — сказал малыш, — купи молока, чтобы запить.
Он снова посмотрел на Элли своими недетскими глазами, а затем неожиданно расхохотался. Старик последовал его примеру. Было во всем этом что-то странное, неприятное. Элли почувствовала, что мурашки бегут уже по всему телу, и посмотрела на руки. Они покрылись гусиной кожей. Элли извинилась, перебежала улицу, подошла к киоску и купила новый шоколадный батончик. Положив его в сумочку, Элли направилась в музыкальный магазин. Оставлю девочку там, где я в нее проникла, подумала она, в секции альтернативного рока. Пусть не пугается, просто подумает над тем, куда из ее жизни исчезли двадцать минут.
Мики ждал. У него не было другого выбора — овладевать людьми он так и не научился. Он мог идти за Элли по пятам и следить за ее перемещениями по миру живых, но не хотел этого делать. Было что-то неприятное в том, что она исчезала, растворялась в чужом теле. Кроме того, Мики не нравился ее выбор. Он не мог понять, почему Элли всегда выбирает в качестве «болванок» самых жалких людей. Если ты можешь овладеть любым телом, почему бы не выбрать того, чье отражение в зеркале тебе понравится? Конечно, если ты чудовище, такое, каким был он, уродство может быть предметом особой гордости. Впрочем, Элли была кем угодно, но только не чудовищем, поэтому ее выбор сбивал Мики с толку. Возможно, если бы я сам не был чудовищем совсем недавно, думал он, я бы понимал ее лучше. Но он провел так много лет в образе монстра, что человеческий ход мыслей по-прежнему оставался для Мики загадкой. Учитывать чужое мнение, сдерживаться, стараться найти душевные силы, чтобы терпеть и молчать, когда нужно, — выполнять эти простые правила удавалось с большим трудом.
Мики нелегко было дожидаться Элли, когда она исчезала в чужом теле. Он не мог стоять на месте, метался как тигр в клетке и ругался сквозь зубы. У него даже выработалась привычка разговаривать с лошадью, которая молча слушала, глядя на него грустными глазами.
На Мики накатывало отчаяние, которое сменялось приступом гнева, после чего все повторялось.
Порой он жалел о том, что перестал быть чудовищем — ведь переносить недостаток внимания гораздо легче, когда знаешь, что ты физически непривлекателен. Теперь же, если верить Элли, он был «очень даже ничего». Мики часто приходило в голову, что Элли специально дала ему такую характеристику — в наказание за прошлое.
