Полицейский слушал меня, скрестив на груди свои худощавые руки, казавшиеся еще более худыми в чрезмерно широких рукавах его униформы цвета морской волны. Когда он, вместо того чтобы вернуть мне паспорт, положил его себе в карман, я, не сдержавшись, начал громко возмущаться.
– Не переживайте, – перебил он меня тоном, который, как ему казалось, должен был меня успокоить. – Хотя я и забрал ваш паспорт, это вовсе не означает, что вы теперь считаетесь подозреваемым, однако нам, само собой разумеется, придется проверить все, о чем вы только что рассказали.
– Это понятно, но я все равно попросил бы вас вернуть мне паспорт.
– Я обязан держать его у себя до тех пор, пока мы не разберемся, что же здесь произошло. Это будет гарантией того, что вы не покинете Албанию до завершения расследования. Совершено убийство, господин Видаль, – сказал полицейский, прочитав мою фамилию в паспорте, – и нам для выяснения обстоятельств его совершения потребуется ваше содействие. Через сорок восемь часов вы сможете забрать свой паспорт.
Ситуация все более и более осложнялась, и у меня в голове мелькнула неприятная мысль, что из-за запечатанной шкатулки, которая лежит в моем чемодане, меня, чего доброго, еще начнут считать подозреваемым. К счастью, разговаривавший со мной полицейский пока не проявлял к моим вещам абсолютно никакого интереса.
– И в чем же будет заключаться это мое содействие? – поинтересовался я, стараясь держаться уверенно. – После того что здесь произошло, мне, как вы понимаете, не очень хочется продлевать свое пребывание в Тиране.
Полицейскому, похоже, очень не понравилось это мое последнее заявление, а потому он сердитым голосом ответил:
– Можете поехать в любой другой населенный пункт, однако не покидайте территорию Албании и являйтесь в полицию по первому требованию. Я сейчас запишу номер вашего мобильного телефона.
Из этой первой постигшей меня большой неприятности вытекал только один положительный вывод: полиции, похоже, было неизвестно, что кто-то самовольно заходил в мой номер и что-то в нем искал, иначе мои личные вещи подвергли бы тщательнейшему досмотру.
Так как я уже собрал разбросанные по полу в номере вещи и уложил матрац обратно на кровать, то теперь единственным доказательством несанкционированного вторжения в мой номер являлись цифры, написанные гелем для душа на зеркале в ванной. Впрочем, эта надпись вполне могла сойти за обычную шалость такого, как я, иностранца, который позволяет себе за границей то, чего не стал бы делать у себя на родине.
