– Прошу прощения, госпожа Илина, – сказал Тигги под нажимом заклинания. – Но вы с сестрой действительно очень похожи.
– Внутри – да, похожи, – сказала я с таким расчётом, чтобы слышал подходящий к нашему столу с заказом половой. – Но это как раз тот исключительный случай, когда людям легче разобраться, кто есть кто. Кстати, как мне вас звать?
– Тигги, госпожа магистр. Так, а кувшинчик мне, мне… м-м… – подвижный нос ринта задёргался, словно ощупывая воздух над кувшином. – Вроде недурное винцо, да, недурное. Вы позволите угостить вас?
– Нет, не позволю. Знаю я, как ваш народ относится к деньгам. Лучше поберегите их до более подходящего случая, Тигги.
– Но как же…
– А без оплаты вам не уйти. Рассказывайте, что там поделывает моя блудная сестрица. Как и где вы познакомились? Когда вы видели её в последний раз? А ты, милейший, ступай себе. Когда вино закончится, мы тебя позовём.
Половой поклонился и поспешил прочь. Я почти физически чуяла, как в его голове складывается очередная кухонная сплетня.
Хорошо бы эта сплетня не вышла за пределы кухни…
"Мне кажется, я понял", – подумал Тигги, окрашивая мысль тонами печали: "Ты начала свою Игру, да?"
– Можно и так сказать, – вздохнула я, снимая с него печать заклятия-"поводыря". – Не всё же учить правила, когда-то надо и ставки делать. Но с чего такая грусть?
– Когда Игру начинает отец многочисленного семейства, долго живший, много сделавший, поднявший детей до самостоятельности – это тоже грустно, но не настолько. А ты, как мне кажется, ещё совсем молода. У тебя даже детей нет. Или я снова не прав?
– Насчёт детей – прав… но Игра ведь не синоним смерти. Или у ринтов – синоним?
– Нет, конечно. Но Играющие чаще всего проигрывают, и тогда…
Тигги красноречиво умолк. Даже пёстрые тряпочки, во множестве украшавшие его одежду, словно дружно обвисли и выцвели.
Вот так. Казалось бы, много раз ходила мимо, уже затвердила назубок все повороты и число шагов от одного угла до другого, и вдруг – хлоп! – знакомый пейзаж меняется так, что в глазах двоится. Ринты-шутники, ринты-балагуры, которым, словно великовозрастным детям, люди привыкли прощать даже неуютные способности Истинного взгляда и Истинной речи за их неизменно лёгкий и компанейский нрав – эти самые ринты, оказывается, бывают и вот такими. Серьёзными. Мрачными! Грустными!!! Я даже не сразу осознала подлинные масштабы этого открытия. Ринты ведь и перед лицом неминуемой гибели ни о чём не грустят. Никогда. Это их качество даже вошло в поговорку: беззаботен, как ринт…
